Папа остался там. Он рассказывал нам про эвакуацию. Вначале вывозили детей до пяти лет, потом — от пяти до 14 и древних стариков, потом всех остальных.
К нам домой приехали ночью, постучали в окно. Приказали всем взять все документы и быстро в автобус. Их привезли во всё то же Посудово. Всех эвакуированных заставили пройти через всю ту же дезактивационную камеру. Сегодня понятно, что вся эта «дезактивация» — как мёртвому припарка. В Посудово забрали всё, что у нас было. Все документы, вещи. Пришли люди, проверили дозиметром и забрали всё, что пикало. У родителей «пикало» всё. Очень жалко, что фотографии семейные забрали. Они тоже «пищали». Больше я их не увидела. А собака наша при проверке дозиметром «пикала» просто запредельно.
Информации не было совсем
В Багратионовске у нас жила сестра. Туда мы с маленьким братом прямо с калининградского вокзала и отправилась. Потом туда приехали и родители. Папу я едва узнала — он приехал весь седой. В первые дни после аварии он работал бульдозеристом. Его работа там — снимать верхний слой земли.
Папа вспоминал, что в зоне у него осталось пятьсот литров самогона в подвале и несколько ящиков сала. Как у всех, впрочем.
В Багратионовске мы были нищими. Работы для отца не было. На работу нас не брали — боялись. Я очень жалею, что у меня не было выпускного. У всех был, а у меня — нет. Я когда экзамен в школе сдавала, то в классе была одна. Учитель отсел от меня к другой стене, как можно дальше. Я тогда плакала: он ведь учитель, ведь должен понимать. Мне в лицо говорили про «мою радиоактивность», а за спиной такие сплетни распускали. Иногда прямо говорили: «Что вы сюда приехали?! Езжайте в свою Белоруссию или Украину, откуда вы на наши головы свалились.»
У людей информации о том, что такое радиация, не было совсем. Нас просто боялись. Я, когда в техникум поступила, с девчонками на занятия на троллейбусе ездила. Утром народу — битком. Дышать тяжело, все стоят, как сельди в банке. И тогда девчонки громко, на весь троллейбус, меня спрашивали: «Людка, а правда, что ты из Чернобыля?» Я отвечала: «Да, семь километров от станции жила». Вокруг нас сразу образовывалось свободное место.
В девяностом у меня родился сын. Он болел. В любой стране мира его заболевание связали бы с моим пребыванием в радиоактивной зоне. Но не в СССР. У него был псориаз. Как-то из-за этого его, четвероклассника, кондуктор выгнал из трамвая. Я потом разбиралась с этим кондуктором. Слишком эмоционально, даже милиция приезжала. Милиция кондуктора наказала.
Некому было заступиться