Батя плеснул в малую чарку лучшего, что имел, южного винца, и чинно поднес старой подруге. Та столь же чинно приняла ее и откушала любимого лакомства со всем своим удовольствием.
– Что скажешь, Благоюшка? – слегка настороженно осведомился Батя, дождавшись, покуда она не закусит винцо ломтиком розовой буженинки.
– Это не выкуп, – с размаху залепила божья старушка в разбойничьи лбы.
– Уверена? – недобро сощурился Батя.
– Не кобенься. Ты уж и сам унюхал, чем оно воняет духмянственно, – промяукала Отрыжка, примериваясь к самогонке.
– Тайная управа? – позволил себе вмешательство Юган, как лицо шибче всех заинтересованное.
– Державники своих гостей такими кандалами не радуют, – возразила старушка. – Их на такие изыски сроду не тянуло. Уж я-то знаю. Наотведывалась сих кушаний до отрыжки, – едва ли не ласково усмехнулась она и указала на лежащий рядом кошель: – Я на них и грошика от твоих щедрот не поставлю. Товар свой купчик с боярской мордой вез тому, кто на такие кандалы расщедрился и не обнищал. Девчушечку везли из запредельного далека. На всей нашей обширной земле таких языков не водится. Даже в землях южных, где черноглазых морд полным полно. Понятно, что она еще израстется и личиком переменится. Тогда и судить можно, что за народец ее породил. С таким-то образом дивным.
– Девка красивая, – пожал плечами Юган. – Не спорю. Но чего ты там особо дивного увидала, убей, не пойму.
– Не о том думаешь, – задумчиво пробормотала Отрыжка. – Заступать дорогу высокородиям, себе дороже. Тебе конец, коли дознаются, что она здесь. Загубят ни за грош. Не по твоим клыкам добыча. Слышь, Перай, чего набычился?
– Думаю, как оно жить дальше, – отмахнулся Батя суесловием, явно что-то там надумывая на свою шею.
Бабка Отрыжка криво усмехнулась и прикрыла глаза, погрузившись в собственные думки о крыше своей холупки, что дала течь. Да о новой перине, что купить руки не доходят. Оно ж так запросто не проделать: у всех на виду да в урочный час. Как обставлен ее убогий с виду домишко, Благойла свет Вуколова дочь дозволяла видеть лишь надежному другу Пераю. И боле никому. Таскаться же по ночи с периной – а хотелось-то побольше да попышней – Отрыжка бы не сумела, добавь ей хоть десять пар рук. Спина пополам треснет. И сдохнет скорбная нищенка прямиком посередь улицы под боярской периной – смеху-то! А нынче в той перине уже и нужда великая – малую пленницу нужно устроить по-божески. Пусть там и матушка у нее жива, и батюшка, а все одно сиротка. Родителей ее днем с огнем не сыскать, коли какое чудо вдруг не нагрянет. Хотя, по совести, того чуда Отрыжка того не желала всем-всем-всем нутром до самого донышка. Уж так-то ей глянулась случайная девчонка, что ни в жизнь не отдаст она родную внученьку в чужие родительские руки – вот и весь сказ!