– А с чего ты…
– Да с того, что уж больно ты рьяно ее защищать взялся. Вон аж кипишь весь.
– Ту девку я не видал, – холодно напомнил кат. – И дела мне до нее, и вправду, нету. А вот Благойла у меня на особом счету. Таких знахарок, как она, почитай, во всей Антании по пальцам перечесть можно. Она великую науку исцеления постигла. И пусть не слишком народ своим мастерством балует, однако ж, в крайности к ней бегут. Хранивоя она подняла, не в укор тебе будет сказано. И моему семейству помогла – было дело.
– Будет! – заметно осерчал Таймир. – Слыхал уже. Дядька мне вон во все дыры перца насыпал. Кабы не эта свистопляска с потравой Государя, так нынче бы переговорил с бабкой и отпустил. Сейчас-то он свалился без силы. Спит. А мне велел вашу разлюбезную ведунью наверх отвести. Да в горнице устроить. До утра. Я и пошел. Да вот за тебя зацепился.
– Не ходи к ней, – сухо предостерег кат.
– Чего так?
– Был я у нее. Как раз до тебя. Спит она. Не тереби старушку понапрасну. Я ей и тюфяк отволок, и одеяльце доброе. Отоспится сердешная, так я ее сам наверх отведу.
Ялька нащупала бабулину руку и вцепилась в нее. Та притянула к себе голову внучечки, огладила макушку. Да и прихватила покрепче, дабы не выскочила защитница – не натворила лишнего.
– Добро, – равнодушно бросил Таймир и поднялся: – Любо тебе, вот и возись с ней сам. А я пойду, прогуляюсь. Чего-то обрыдло мне тут нынче все.
Ялька приникла к дырочке и разглядела: поднялся бирюк несносный с лавки, потопал к двери. Так и убрался восвояси окаянный, чтоб ему пусто было!
– Благойла, жива ли? – не удержался от насмешки кат, отворяя дверцу.
– А вы все лишь того и ждете, – проворчала та, выползая наружу и щурясь на свет. – А вот хрена вам лысого. Я еще всех вас переживу. Ялька! Пшла домой. И деду скажи, чтоб не вымудривал болван старый. А то вот я возвернусь, будут вам всем походы с осадами! Матушка Живеюшка, богиня пресветлая, до чего ж с дураками-то жить тягостно, – скрипела Отрыжка, шаркая к двери. – Едренушка, я уж сама до узилища доковыляю. А ты будь друг: отволоки эту паршивку на двор. Чтоб духу ее здесь не было.
– Так, а как же… – попытался расспросить кат ее спину, исчезающую за косяком.
– Ты меня просто выведи, дядька Едрен, – обиженно одернула его Ялька. – А уж на дворе я и сама.
– Через стену сама? – едко осведомился тот, скрестив на груди руки.
– Не впервой, – пожала плечиком оборотенка.
И руки ката сами собой всплеснули заполошно. Ибо на этот раз перед ним предстала рысь: не так, чтоб матерая, но тоже ничего себе. Глянула на него этак со значеньицем и мявкнула насмешливо, дескать, захлопни пасть и делай, чего бабка велела. Кат вдруг хмыкнул, погрозил ей пальцем и, развернувшись, пошел прочь из пыточной. Во двор он вывел ее легко, лишь чуток придерживая за загривок – как и не струсил-то? Самолично подошел к воротам, поинтересоваться, как там дела у сторожей. Потрепался с ними о всякой ерунде, задирая башку к собеседникам на макушку стены. Словом, отвлек внимание от рыси, что взобралась по дальней лестнице на заборола и пропала. А кат вдруг почуял невыразимое удовольствие от содеянного. Ибо страшно не желал лишаться столь дивного знакомства.