Вот только, видимо, ему действительно показалось.
Ни о чем они не договорились.
Если судить по ехидным глазам — Надя Соболевская ехала на эту вечеринку исключительно для того, чтобы довести до ручки Давида Огудалова.
И у неё это прекрасно получается.
У неё получилось бы, даже если бы она просто улыбнулась кому-то в сторону, а она стояла, разговаривала, даже смеялась, чудовищно открыто смеялась той чуши, что нес окрыленный её маневрами Вознесенский.
Лишнее доказательство в теореме о том, что она ему не подходит и что нужно побыстрее выбросить её из головы. Еще бы это было выполнимой задачей…
Кажется, что к спине приложили раскаленную сковородку и выкрутили под нею огонь на максимум.
Сейчас-то Давид Огудалов и прожарится до самой “хрустящей корочки”, что только возможна. Хотя нет, еще пара минут — и прожарится он до черного угля.
— Ох, мало тебе, детка, утренней трепки было, ох, мало… — думается Давиду, когда пальцы Нади во второй раз прикасаются к плечу Макса.
Хотя да, секс как наказание — это абсолютно не наказание. Ведь Огудалов же еще утром отдавал себе в этом отчет.
Может, все-таки спросить у Эда — как там обращаться с ремнем? Или какие там еще варианты есть?
Ну, невозможно же это терпеть, руки чешутся взять эту фурию за шею, и придушить, и выдрать, а потом уже и отодрать, отложив ремень в сторонку.
И что это значит?
Еще утром она ставит условия — либо мы завязываем, либо мы не работаем вместе. И он выбирает её, а не работу, он нарывается на целую кучу неприятностей — а она является и при нем же едва ли не вешается на его, почти уже бывшего, друга.
Как можно при этом не материться? Нельзя.
Давид пока делал это про себя, но еще чуть-чуть, и его эмоции грозили прорваться наружу и вербально.
Нет, все испортил тот разговор с утра, точно. Чертов проект, чертова работа, чертов Левицкий, которому приспичило. Давид сегодня всю голову сломал на тему, как из ситуации выкрутиться, дал себе время до утра, чтобы начать переговоры по новой.
А тут творится такой трэш, что и не до рабочих проблем вообще.
Давид щурится, убийственно глядя на Надю.
— Немедленно завязывай этот цирк, — посылает ей мысленно, надеясь, что его лицо достаточно красноречиво.
И иди сюда…
— Ох, моя любимая песня, — томно выдыхает Соболевская, и многообещающе придвигается к Вознесенскому, — потанцевать пригласите, Максим?
Ну, конечно же, Макс пригласит, что он, лох, что ли?
И все-таки Соболевская — та еще стерва, этот факт Давид осознает, скептически наблюдая, как Макс тянет девушку в сторону танцпола. Если раньше Давид с этим именованием Нади слегка перебарщивал, и хоть она и была языкастая, но вроде как именно “стерву” и не заслуживала, но сейчас… Сейчас-то заслуживала, вне всяких сомнений.