— Ань, если ты сейчас не остановишься, то всё. Назад пути не будет, — пробормотал Иванов, страдальчески заломив брови, как только я от него оторвалась, чтобы воздуха глотнуть.
Бедный. Терпит. Когда это я отступала? Только вперёд!
— Пойдём, — слезаю я с него и протягиваю руку. А сама боюсь до ужаса. А вдруг он сейчас в благородство надумает играть? Скажет «спокойной ночи», в лобик меня поцелует, как покойницу, и свалит.
Но он идёт за мной, не сопротивляется, и как только мы в спальню заходим, прижимает меня всем телом к закрытой двери.
— Попалась, Ань. Не отпущу. Ты же знаешь, что не смогу, правда?
Глупый, кто тебе сказал, что я хочу, чтобы отпускал? Да я сама тебе на шею вешаюсь, так что не увильнёшь!
Но Иванов и не думал. Сгрёб в объятия — и понеслось. Губы его горячие выжигают лилии на коже, а я, как миледи из «Трёх мушкетёров», как графиня де Ла Фер порочная, открытая для него, как забытая тетрадь, в которую он когда-то заносил свои откровения, не стесняясь, распахивая душу.
Кажется, настало время сдуть пыль и перевернуть страницу. Там их ещё много — незаполненных. А я никому и никогда не позволяла лезть в эти записи. Берегла для него.
Мы теряем одежду, как лепестки. Мы сплетаемся пальцами — до боли. Дышим тяжело и целуемся. Крепкие руки моего мужчины подхватывают меня и несут к кровати.
Кожа к коже. Глаза в глаза. Губы в губы. Его руки на мне, мои обхватывают его крепко. Никуда не отпущу. Всё равно, что будет завтра.
Я раскрываюсь для него, чтобы принять в себя. Стону, когда он наполняет меня до краёв, до самого основания, до истосковавшейся без его любви женской сути.
Это как капли воды, что падают в раскалённый песок. Мне мало. Я хочу его до дрожи, до слёз, что виснут на ресницах.
Медленно. Горячо. Восхитительно. Быстрее, как кнутом по натянутым струнам — то ли стоны, то ли крики, то ли искры летят в потолок.
Ещё быстрее и ещё. До тех пор, пока мир не начинает кружиться, как сумасшедший. Я теряю тормоза, я сжимаюсь в точку, после которой — разноцветная пропасть, огненные вихри и столб света, что пробивает грудную клетку и выносит меня за облака нашей чувственности.
Это точка невозврата. Отсчёт иного времени, что начинается, когда я возвращаюсь назад, из марева эйфории, в своё тело, скованное по рукам и ногам мужчиной, которого я люблю.
Мне в кайф его тяжесть. Я схожу с ума от его тепла и надёжных оков его рук и ног.
Он целует моё лицо отрывистыми, неистовыми поцелуями. Он сейчас почти такой же, как десять лет назад. Взрослее, конечно, мужественнее, зрелее, но это мой Димка, знакомый до боли, до мельчайших подробностей, которые не стёрлись, не забылись, никуда не делись с годами, что мы прожили врозь.