Няня по контракту (Ночь) - страница 100

— Анька, моя Анька, — жарко шепчет он мне в ухо, и я снова дрожу, вжимаюсь в него крепко-крепко, зажмуриваюсь, чтобы продлить этот прекрасный миг, запомнить его, запечатлеть в памяти навсегда.

— Как же я по тебе скучал, — говорит он те слова, что я хотела бы услышать.

— Добро пожаловать домой, — слабо улыбаюсь я, понимая, что утром всё будет по-другому. Но до утра ещё далеко, а я тоже соскучилась.

Я как голодная бездомная кошка, ждущая хозяина, руки́, что не прогонит прочь, а приласкает, защитит, не даст в обиду. Это не обидно. Хорошо быть защищённой, чьей-то.

Независимой и гордой тоже хорошо быть, но лучше никому и никогда не знать одиночества, горькой пустоты, тишины, что пугает звоном в ушах — такая она плотная и беспросветная.

— Ань, ты чего? — вытирает Димка мне слёзы. Оказывается, я расплакалась. — Всё же хорошо, моя девочка, ну перестань. Я рядом. Никому тебя в обиду не дам.

«А сам не обидишь?» — так и подмывает спросить, но я молчу.

— Иванов, — выгибаюсь дерзко в его руках, — ты ко мне разговаривать пришёл среди ночи?

Но он не ведётся. Лежит на мне, щеку ладонью подперев. Смотрит внимательно, словно изучает, в душу хочет пробраться и заглянуть, вытащить все мои потаённые мысли.

— И поговорить тоже. Только ты почему-то не хочешь, Ань.

— Успеем, — ерошу его волосы и ногтями по плечам прохожусь легонько. Ему всегда нравилось. И сейчас не остался равнодушным — вздрогнул.

— Ладно, Варикова, уговорила, — оставляет он ещё одну огненную метку на моей шее. Губы у него горячие и сухие, как я люблю, — но дай мне слово, что мы всё же поговорим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Хорошо, — соглашаюсь покорно, но слова не даю. Зачем? Разговоры сейчас всё испортят. Снова сделают больно, погрузят в неприятные моменты, а я хочу жить, не оглядываясь, хотя бы сегодня.

Мы не сомкнули глаз почти до утра. Ещё и ещё — на качелях выше крыши, с головой — в чувственные волны, где всегда хорошо.

Тело поёт от усталости. Телу легко и радостно. А душа… дремлет в уголочке, вздыхая. Ей тоже нужна передышка.

— Моя, — сказал Димка, прижимая меня бедром, перед тем, как провалиться в сон.

Мой махровый собственник. Властный, но нежный тиран. Немного припозднившийся, но всё же успевший путник, что добирался до меня долгих десять лет.

— Спи, — погладила я его по щеке, заросшей жёсткой щетиной. — Пусть тебе приснюсь я, ладно?

Иванов, конечно же, не ответил, только сжал в объятьях ещё сильнее. И так мне хорошо стало, уютно. Потому что не понятно, кто к кому вернулся, кто приютил, а кто облагодетельствовал.