— Добрый вечер, Василий Степанович, — поздоровался Тимофей.
— Добрый. Присаживайся, Тимоша, — великий князь устроился за круглым столиком. Тимофей сел напротив. — Давай только без лишней болтовни. Час поздний уже. Что выяснил?
— Я обо всём договорился. Чарторыйский согласился на переговоры. Будем мы и Глинские. Встреча в Волховойске завтра.
— Меня больше Глинские волнуют. Они откажутся от своих прав на Бельск и Вызну? Если нет, шляхта вряд ли пойдёт с нами на соглашение.
— Согласятся. Но мы должны гарантировать вывод войск Союза из Волыни. Это уже сложнее.
— Скоро Союзу будет не до Волыни. Слышал я, у них заварушка покрупнее намечается.
— Это точно, — согласился Дуплов. — Главное, чтоб нас не затянули.
— Вертолёт готов?
— Готов, Василий Степанович. С погодой бы только обождать. Дождь закончится — сразу полетим.
Я, мой сводный брат и приёмная мама сидели на старом диванчике, обтянутым выцветшим бежевым кожзамом. Я с детства помнил этот диван: он всегда стоял в гостиной нашей служебной квартиры. И хоть выглядел он уже не лучшим образом, от него почему-то не торопились избавляться.
На столе перед нами стояли две чашки с остывающим чаем, третью мама держала в руках.
Находясь здесь, я с ностальгическими чувствами вспоминал беззаботное время, когда я ещё не задумывался о том, кто я, что тут делаю, чем занимаются мои родители, и кто все эти люди вокруг. Я просто жил, как и все дети, считая это место своим домом.
Но даже тогда мне уже объясняли, что есть простые дети, с которыми можно играть, а есть какие-то высокородные, к ним надо относиться почтительно, делать то, что они велят, и не спорить. Да мы с ними и пересекались редко. И всё же нам приходилось существовать бок о бок с ребятнёй из господского дома. Разные случаи происходили. Так, например, в памяти моей прочно засел эпизод, когда кто-то из княжеских детей (Лёха или Коля — точно не помню) играл в армию, заставляя остальных маршировать под команды, подгоняя веткой.
Так нас и растили. Тогда я ещё не понимал, что значит неравенство, и насколько оно может быть унизительным. Тогда это воспринималось, как обычная игра. А теперь дети подросли, и игры стали взрослыми. И волею судьбы я сам примкнул к высокородным, с которыми нельзя спорить и которых надо слушаться.
Разумеется, моя приёмная родня уже знала, что теперь я — князь Востряков, и казалось даже, что мама и брат немного дистанцировались от меня.
— Я верила, что тебя вернут в семью, — произнесла мама. — Всегда верила. Так и случилось.
— Даже когда меня отправили в солдаты? — поинтересовался я с долей скепсиса.