— Ну, что же, пока я не родился, давайте погуляем и поговорим. Уж простите, но пригласить вас где-нибудь посидеть я не могу. Мы с вами все еще стоим на разных сословных ступенях.
— Уж не социалист ли вы, Борис?
— Нет, Катя. К ним меня точно отнести нельзя. Но считаю, что реформы все же не помешают. Я сам из низов и прекрасно знаю, сколько среди рабочих умных талантливых людей. Только подняться из грязи суждено лишь единицам. А это невыгодно в первую очередь самому государству.
— Только батюшке об этом не говорите. Сразу же причислит к социалистам. А они для него все бомбисты. Один из моих братьев погиб от их рук. Ему еще не было восемнадцати.
— И давно это было?
— Еще до моего рождения.
— Хорошая у вашего батюшки память. Только, если он так переживает за своих детей, как же он вас отпустил в путешествие. И даже после того происшествия не отозвал обратно.
— Ну, гибель в море или в бою, лицом к лицу с врагом, он поймет. Но удар в спину никогда не спустит и не забудет.
— Хорошо, Катя, я обещаю следить за своим языком.
Они гуляли несколько часов. И он проводил ее домой когда солнце уже начало клониться к закату. Сказать, что он был счастлив, это не сказать ничего. У него словно крылья выросли. Господи, ну прямо великовозрастный мальчишка.
Яков косился на него весь вечер, утро и день. Пока взволнованный Борис собирался на прием. Нет, церемония усыновления его не волновала. К чему париться по этому поводу. А вот будущее знакомство с родителями Кати… Чего уж там, это не рядовое событие в любом возрасте.
* * *
— Матушка, все же я не понимаю, к чему тебе понадобилось усыновлять этого мальчишку.
Н-да. Картина, что говорится маслом. Высокий, крепкий мужчина под пятьдесят, с сединой на висках, и вдруг такое обращение к девушке как минимум вдвое младше него. Однако никакой ошибки, капитан первого ранга Москаленко Петр Алексеевич, стоял перед своей матерью. Какой бы несуразностью со стороны это ни казалось.
— То есть, того, что он спас мою жизнь и пленил обидчика, тебе мало?
— Разумеется мало. За подобные деяния предусмотрены награды. И совсем не обязательно одаривать потомственным дворянством.
— Он одаренный.
— И что с того, — ничуть не стушевавшись, пожал плечами он. — Ты ведь дала ему слово, что он будет на особицу, вольным дворянином. То есть, даже десятина роду от него не обломится. Какая нам от того выгода?
— А если мне хотелось сделать приятное девочке? Ну кого предложат Катюше в мужья? Какого-нибудь старичка, после которого она останется молодой вдовой, обреченной в одиночестве куковать свой век.