Чтобы наше мышление о человеке соответствовало прорывным исследованиям Либермана, следует скорее утверждать, что социальность — и есть мы, в то время как личность, то есть наша отдельность от социума, вторична и атрибутивна. Первичность социальности означает, что на внутреннем уровне — на изнанке нашей разъединенности — мы неразрывно взаимосвязаны.
Может показаться, что фрейдовская концептуализация человека как сексуального существа не слишком противоречит концептуализации человека как социального существа, поскольку обе теории подразумевают нашу потребность друг в друге. Но все же сексуальность представлена Фрейдом как в первую очередь потребность личности, а не связующая межличностная инстанция. Таким образом, у Фрейда личность и ее потребности, даже если это потребность в другом, выносятся на первый план по отношению к состоянию соединенности. Психоаналитическая концептуализация предполагает, что сущностью человека является избыток сексуальности и сексуальность лежит в основе нашего стремления к другим, в то время как с точки зрения теории Либермана основным модусом нашего существования является наша связанность с другими. Для Фрейда сексуальность объясняла нашу потребность в другом, для Либермана человеческое стремление к другим не требует каких-либо оснований, так как мы сами по себе — жажда другого.
Из исследований Либермана можно сделать противоречивые практические выводы. Сам Либерман предполагает, что раз неудовлетворенная потребность в социальности крайне болезненна, то необходимо искать способы ее добиться и повышать уровень социальности. С другой стороны, из теории следует идея о неизбежной трагичности положения человека. Ведь социальная боль неминуема, и люди обречены ее испытывать. Потребность базовая, но это не значит, что она непременно должна быть удовлетворена. Взросление, формирование личности и близкие отношения с другими — неизбежно болезненны. Взрослея, мы обретаем определенный уровень самостоятельности и обособленности от других, что не может быть безболезненным процессом. Как упоминалось, потребность в других свойственна нам не только в детстве, но и на протяжении всей жизни. Поэтому взрослость можно считать выработанной способностью терпеть определенный уровень социальной боли. Как и ребенку, взрослому нужен заботящийся о нем другой, но, в отличие от ребенка, взрослому полагается уметь обходиться без опеки. Взрослый — это осиротевший ребенок, даже если его родители еще живы. Любовь тоже невозможна без социальной боли. Не существует иного способа узнать, что мы любим другого, кроме как испытать его болезненную нехватку и стать гиперчувствительным к его отношению — то есть принимать все слишком близко к сердцу.