— Может, ему отпуск в другое время определен, — успокоил ее Шибалов, — или напрок летом прикатить задумал. Опериться сперва хочет...
— Напрок-то, может, приедет только к матери на могилу, — спокойно и грустно сказала Кирилловна и вроде захотела вставать, наклонилась и зашарила под лавкой свой батог: — Ну, ладно, идти... Давай, коли, мой ступень-то.
— Да погоди маленько, — остановил её Шибалов, — дай хорошенько клею-то пристать... Про Шуру-то саму ничего не порассказывала. Как они живут с мужем-то?
— Да у них дак хорошо, нельзя похаять.
— Мужик-от здоровой у нее?
— Да какое тоже здоровье, как по целой горсти порошков зараз съедает... Но хороший мужик. Ой, я и забыла: ведь его мати-то тебе какая-то сношенница, — обрадовалась Кирилловна.
— То я и спрашиваю — нам она по своим, как же! Моей тетки двоюродница.
— Ну дак через это, коли, и мы с тобой родня, — улыбнулась Кирилловна.
— Далеконькая, правда, — пожалел Шибалов, — а все ж родия!
— Как бы ловчей сказать-то... Нашему кузову троюродный пестерь, — определила наконец Кирилловна. — Ноне это и за родство не почитают, а в прежнее время дак знались и гостились.
— Дак хорошо, говоришь, у них промеж себя-то все? — снова вернулся Шибалов к своей заботе. — Не дерутся, не разводятся?
— Добро, добро живут. Не заносятся друг перед дружкой да заботятся — вот и живут, — сказала Кирилловна. — Ведь и мы раньше эдак же норовили. А с чего заноситься? Я вон когда из-под венца-то шла по церкви, так ботинки ревом ревели, и три гребенки в голове воткнуты. А что Олексан был? И кожаники кое-какие, да и ширинка была на деревянной застежке, а эдак же жили в уважении!
— Да полно-ко тебе, на деревянной застежке! — не поверил ей Шибалов.
— А полно, так отпей, — поднялась Кирилловна. — Говорю тебе — на деревянной...
— Ну тебе лучше знать, — усмехнулся Шибалов.
— И. пуговицы на пиджаке были деревянные, я ведь помню, — не поняла его Кирилловна в увлечении.
— Ну ладно, ладно, — успокоил ее скорей Шибалов, — на вот тебе за это. — И он подал ей заклеенную галошу.
Кирилловна поразглядывала, осторожно потрогала заплатку, сказала:
— Ну теперь мне не износить до смерти. Галоши-то давнешние, а хорошие. Резина попала не прелая, стойкая. Ну пойду. Вишь, какой уповод просидела, прокалякала с тобой. Надо идти да искать Петьку. Опять, поди-ко, с собаками куда-нибудь усвистал.
Она попрощалась и вышла. И лишь когда спустилась под гору, поняла, чего это Шибалов ухмылялся напоследок.
— Тьфу ты, пакостник какой! Все перевернет по-своему, килун лешов. У самого-то детей не было, дак всю жизнь только прихехенюшками и занимается. Ладно ли хоть галошу-то сделал, а то, может, и тут над старухой надсмеялся.