— Не знатое дело — и так скоро решиться, ну-ко. Мало ли вон девок у себя в деревне. И родителей знаешь, и всю родню, и саму выглядишь и в работе, и в гулянке. Так нет, кинулся на городскую. А что в них, в городских. И на девок-то непохожи: курят, пьют, матюкаются. Распетушицы какие-то. И в хозяйстве от них немного проку. Ни у печи ничего сделать, ни в огороде, ни с робятишками. Ставь их в угол заместо иконы да крестись на них. А платьишка-то нашьют себе. Господи. На четверть выше коленок. Уж до того доподнимали, что нагнется — и чернильницу видать.
Но дома Катерина Вячеславовна виду не показала, что чем-то недовольна. Она всячески старалась уноровить снохе, только про себя думала: «Как-то поживется...»
Пожилось плохо. После первой же ночи Леонид собрался в уехал в Данилов к сестре, которая по болезни не была на его свадьбе. Домой он пришел через три дня, матери ничего не рассказывал, а Катерине Вячеславовне потом донесли, что никуда он не ездил, а все три дня пьянствовал вместе со своим дружком Пашкой, давнишним разведенцем.
Попивать Леонид стал чаще, чем до женитьбы. Только передохнул месяца два, когда народился у них мальчик, и потом начал снова. Жена не раз зудила его то за товарищей, то за выпивку, то за мать: мало-де в дому помогает, худо за ребенком присматривает — вечно он в грязной рубахе и незастегнутых штанах. Делала она это не прямо, а вдруг начнет пенять мужу, что воды не наношено, огурцы не политы, клубника не выполота. А он на нее: тоже, мол, не переломилась иа домашней работе.
Однажды Катерина Вячеславовна не выдержала и встряла:
— Ой, вы, робята. Да не совестно вам? Есть ли об чем ругаться. Да было бы у меня получше видение, я бы залила вас водой. Только боюсь поднимать тяжело, чтобы не навредить глазу.
— А за целый-то день и по полведра можно наносить, — как-то сказал Леонид.
Катерина Вячеславовна осеклась и с того дня следила, чтоб в доме постоянно была вода.
К этому скоро привыкли и, когда мальчика отдали в садик, иа Катерину Вячеславовну свалили и огород. Постепенно приучилась она лучковкой расшаркивать нетолстые деревины и растюкивать топором плахи.
Мира у молодых никак не получалось. Они делили власть, каждому хотелось командовать, и никто не хотел уступать. Вскоре бухгалтерша забрала свою скруту, одела ребенка и перешла жить к матери.
Леонид с неделю пил; в последний раз перебил посуду, а потом вдруг обмяк и начал пить тихо и постоянно. Мать беспокойно следила за ним, больше молчала и старалась не напоминать о себе. Она тревожно ждала сына вечерами, заранее готовила ужин и, не угадывая ко времени, по многу раз разогревала еду. Он приходил до того пьяный, что, забываясь, поминутно спрашивал у матери, который час; на своих уже ничего не видел.