Никто не успел толком ничего сообразить, как он уже стоял на краю полыньи босиком, в серых застиранных трусах до колен и недовольно бормотал:
— Устроили тут концерт... Думают, только они и могут... Видали мы таких... — И он сложил руки лодочкой, приподнял их перед грудью, словно кающаяся Магдалина, и на мгновение застыл, собираясь прыгать.
Многие знали его. Это был Иван Кирьянович Трояков. Он работал возле старой каланчи, недалеко отсюда; служил в пожарной команде уже много лет. Не один дом спас от огня и даже получил медаль за спасение...
Сегодня утром у него закончилось дежурство, после которого он «встряхнулся» маленько в соседней столовой и направился было к дому по старой тропинке через реку. Но, услышав голос диктора, который предупреждал людей о возможном несчастье, и увидев большое скопление народа на берегу, Трояков свернул со своей тропинки и решил узнать, почему сбежалось, будто на пожар, столько народу.
— Кирялыч, — кто-то окликнул его, видимо, из своих, но ему было не до этого, и он не оглянулся.
Кирялычем его прозвали давно за пристрастное внимание к горячительным напиткам. Он не обижался на прозвище. Он вообще никогда не обижался на правду.
Когда Трояков раздевался, милиционер не видел его, потому что стоял к нему спиной и старался снова оттеснить напиравшую толпу на два с половиной метра. Милиционер обернулся и увидел Кирялыча в тот момент, когда он, глубоко затянувшись воздухом и сложив руки лодочкой, приготовился к прыжку.
— А ну прекратить сейчас же! — прикрикнул милиционер на пожарника.
Кирялыч задержался, повернулся на крик, вопросительно поглядел на милиционера: «Мол, чего тебе?»
Тому бы не трогаться с места, спокойно постоять и со своей позиции с противоположной стороны поговорить бы с Трояковым, поубеждать его; может, и отговорил бы. Но милиционер резко сорвался и бросился к пожарнику, и тот, боясь, что этот резвый парень сейчас все испортит, торопливо крикнул:
— Глядите, коль сами не можете, — и ухнулся в полынью с головой, успев все-таки руки сделать «лодочкой».
Девушка-моржиха, увлеченная вниманием зрителей и собой, ничего этого не видела и не слышала: она плыла в другую сторону.
Кирялыч долго не показывался, и на льду забеспокоилась: не унесло ли хоть?.. Вдруг он вынырнул с шумом около самой моржихи, когда она, развернувшись, хотела еще раз проплыть вдоль полыньи.
— Во дает! — удивился вслух кто-то, пораженный.
Девушка вытаращила глаза, ничего не понимая, увидела небритую рожу пожарника, охнула и, неловко развернувшись, саженками торопливо поплыла к берегу; а Кирялыч было метнулся за ней, но догнать не смог, потому скоро успокоился и, распластав руки, показал всем, как надо отдыхать на воде.