— Так ничего и не могли сделать? — спросил Вадим Петрович.
— Так и отступились. Как от неисправимого.
...Все это снова вспомнил и переживал Вадим Петрович, одолевая с набитым рюкзаком последний криул ершовской дороги. Нынче он вез дяде Косте и цветной, и японской жилки, и добытые по большому блату посеребренные крючки, и донки с колокольчиками, и много всяких других хитроумных рыбацких приспособлений. Возле самой деревни ему встретилась знакомая на лицо старуха. Он поздоровался и хотел идти дальше, но она сама заговорила:
— К Костеньке гостенек?
— Да вот выбрался порыбачить недельки на две, — сказал Вадим Петрович.
— Хорошее занятие. Он поджидает и письмом вашим хвастал.
Вадим Петрович никак не мог вспомнить женщину, хотя все было в ней знакомо. Только, может, еще больше постарела. Он не знал, о чем говорить.
— Что, здоров Константин Назарович? — попытался он подладиться под деревенский строй речи.
— Какого лешова с ним сделается.
— И Дарья Степановна?
— И она.
— Кот-то живет у них? — бессильно пытался поддержать разговор Вадим Петрович.
Женщина помедлила, нахмурилась и нехотя ответила:
— А этому и подавно горевать не об чем.
— Ну, тогда скучать будет некогда, — словно обрадовался Вадим Петрович и вдруг узнал женщину. Это была Римма! Видно, опять насолил ей Матроха. Вон какая недовольная! Он быстро попрощался с ней и весело заторопился в деревню.
РЕЗОЛЮЦИЯ
Он появлялся в учреждении с утра всегда в одно и то же время, всегда в одном и том же обвисшем пиджаке с измятыми лацканами, и всегда с одной и той же жалобной мольбой, которая, наверно, не дремала в его мутноватых глазках даже ночью, когда он спал,— одолжить двугривенный на стакан самого дешевого вина, которое тогда свободно и широко продавалось в автоматах. Больше он не просил, да ему бы и не дали, потому что всем было известно, как он возвращает долги...
— Старик, — страдальчески начинал он и оглаживал «старика» своими узкими глазками, — выручай, а то уже землей пахну...
— Сеня, побойся бога, — отвечали ему, — я же вчера тебя спас от земли. Вон сходи к Андреичу, что-то он давно не занимался спасением погибающих. Ты же знаешь, он добрый...
И Сеня шел в кабинет к Андреичу, замирал у порога н начинал гипнотизировать того своими прищуренными глазками. Андреич долго делал вид, что не замечает Сеню, но Сене спешить было некуда, и он знал, что у него единственное оружие — терпение. Наконец Андреич не выдерживал, молча лез в карман, добывал двугривенный, не глядя на Сеню, протягивал, говорил: «На» — и только тогда снова спокойно продолжал работу.