— Потерпи уж, Шуренька, последний разок.
Наконец они забрались в Никольскую гору, где стояла давно не беленная, видать совсем обедневшая, одинокая на всю округу, по все еще действующая церквушка. Вплотную к ней примыкало и сельское кладбище.
— Ну, пришли, — облегченно выдохнул внук и сразу вроде подобрел. — Куда теперь?
— А теперь ищи Старостиху, она покажет нам, где дедушко лежит. Самим-то не разыскать: ты не знаешь, я не вижу.
Старостиха оказалась дома, хорошо их приняла, напоила чаем, взяла поминальник и деньги, давно припасенные Катериной Вячеславовной на поминки, и пообещала все исполнить в ближайшую родительскую субботу.
— Самой-то мне больно недосуг, — оправдывалась Катерина Вячеславовна. — И то уж с греха сгорела, что эстолько лет у дедушка не была. Я бы пожила здесь, да ведь за мной опять кто-то должен нарочно приезжать. А внуку надо в школу. И так с ученья сняли на два дня из-за меня.
— Да я понимаю, понимаю, — успокаивала ее Старостиха и помахивала навстречу ладошкой. — Не беспокойся, Катерина, я все излажу как следует. — Ты после погоста-то зайди ко мне хоть попрощаться, — попросила она, указав им могилу и оставляя одних. — Теперь парнек домушку мою знает, доведет, — и тихо ушла.
— Ну, здравствуй, Санушко, — тепло и грустно сказала Катерина Вячеславовна, склонясь и оглаживая неровный бугорок земли, траву на нем, какие-то прутья, покосившийся облезлый крестик. — Это я, твоя Катя, пришла тебя проведать. Как ты тут... Один-то... без меня.
Внук, попав на кладбище, сразу притих, стал ближе жаться к бабушке, и ему было уже увереннее и спокойнее оттого, что слепая неотступно держится за его рукав сухими скрюченными пальцами. И то, что старуха в этом нежилом месте ровна и уверена, как у себя дома, тоже придало ему крепости и внушило силу.
Сказать он пока ни слова не мог, дыхание перехватило, и он осторожно повертывал голову и натыкался глазами на заросшие холмики, на подгнившие серые кресты, нескладные оградки и кругом видел теснившуюся большую — обойденную человеческим вниманием — траву да кое-где тусклые — тоже неухоженные — цветы.
Старуха с внуком стояли под высокой пожилой елью, широко развесившей ветви над их могилой и много насорившей на нее за годы ржавых иголок.
— Не обижайся на меня, Санушко, что долго не была: не своя воля.
Внук невольно вздрогнул от ожившего бабкиного голоса. До этого она долго молчала, и он подумал, что она забылась, и не мешал ей.
— Вот скажи спасибо Шуреньке, что допровадил меня к тебе, а то бы не свидеться боле. Видишь, не зря ты внучка так нежил да на коленке накачивал: и он к тебе приехал. Это чего, Шурка, над нами пошумливает? — неожиданно и другим тоном спросила она. — Не елка ли тут?