Жалко немцу стало денег-то. Обидел он мужиков наших, только вполовину наобещанного рассчитал. Обозлились тогда работнички, запрягли лошадей, которых только что выпрягли после работы, и погнали вдоль реки догонять лес, в самую голову сплава. А Кема, она петлявая, поворотистая река, ничего не стоит на ней затор сделать. Они и сделали этот затор. Лес остановился. Немец понял, что неладно дело вышло, побежал к мужикам, в ноги повалился, любые деньги наличными обещал, совал их в руки. Но только ни одни не принял. Обозлились ребята, развернули своих лошадок и разъехались по домам. Немец- то целыми днями ходил по берегу Кемы, смотрел, как убывает вода, ругался и плакал. Сам пытался с подрядчиком затор растащить, да где там: мужики сделали на совесть. Чуть не потонул немец и плюнул на все. А что весенняя вода — в полторы недели пролетела — и нет ее. Весь этот лес лег на дно. Плакали денежки у немца. А он, говорят, уже подсчитал, сколько за наш лес золота выручит. Вот и выручил! Все золото на дне реки оказалось. С тех пор и пошло «золотое донышко» да «золотое донышко». И нашу деревню заодно так окрестили. Но все это пошло из-за Кемы. Это сейчас она течет, как неживая. Вот погодите, весной на нее полюбуетесь...
— Да-а, — протянул Миша, — об этом никто и не знает... Я у директора, у Николая Степановича, спрашивал — не мог он объяснить, откуда произошло такое название.
— А как ему знать, коли все еще при царизме случилось, — защитил директора Петя.
— Да ни господи боже как давно это было,— вмешалась в разговор Марфа Никандровна, — если у многих стариков это дело на паметях.
— Как недавно, ежели река с тех поров успела обмелеть, — вроде бы рассердился Петя.
— Ну да ведь, конечно, и не вчера, — примирительно сказала Марфа Никандровна, — да ладно, что об этом вспоминать. Было одно время, стало другое...
Пока они переговаривались, в дом вошла Маня, предпоследняя дочь Пети, и встала у дверей.
— Ты чего это прибежала? — спросил ее ласково Петя. — Мати дома?
— Не-е, — помотала головой Маня.
— Дак тебе ведь мати велела Ваську качать, а ты убежала...
Маня отвернула лицо к косяку, засовестилась.
— Давай иди, иди, качай Ваську. Да не тронь картинки на стенах.
Маня так же быстро исчезла, как и возникла.
— Какая у вас хорошая девочка, — похвалил Миша.
— Хорошая, — согласился Петя, и глаза его блеснули.
— А что это за картинки на стенах?
— Да ездил я недавно в Никольск, дак купил. К празднику, думаю... Все покрасивее будет. Они недорогие, всего по десять копеек штука; купил бы и боле, да все однакие. На одной-то четыре кофмонаста нарисованы, все в железных шапках, вверх глядят, и подписано: «Кофмос — наш», а на другой мужик, здоровый эдакой, в комбинезоне стоит. Одну руку плашмя на пушку положил, другую вверх вызнял, и написано: «Миру — мир». Избу все к Октябрьским-то разукрашиваю, все уж простенки заклеил. Манька-то любит у меня разноцветные картинки. Глядит, глядит, да и начнет их отколупывать.