— Ой, до чего крепок! Ой, до чего...
Все хохотали до слез.
Часто по вечерам от нечего делать Матрена рассказывала ребятам про свою нелегкую жизнь: как растила деток, как потом они разлетелись в разные стороны, как хоронила мужа. А теперь вот ей не хватает стажа для пенсии и приходится работать. А силы ушли, как и молодость.
— Робишь, робишь, а робленого не видать, — жаловалась она без обиды. — Ничего наши здешние управители для старух не делают. Надо бы в Москву написать прошение.
В ту пору в Заполье как раз начали радио проводить. Матренины квартиранты помогали монтерам, и небескорыстно: удалось уговорить мужиков в первую очередь подвести провод к их дому. И скоро на передней стене Матрениной избы появилась большая черная тарелка репродуктора. С этого дня и началось веселье...
Бывало, прибегут ребятишки вечером к Матрене на двор, когда она корову доит, и кричат:
— Матрена, тебя Москва вызывает!
Матрена бросает доить корову и бежит в избу.
— Ой, робята, дак чего делать-то?
Они поставят ее напротив черной тарелки репродуктора, сунут в уши проводки и велят говорить, чтоб Москва услышала, да говорить громче, а то далеко, худо слышно. В это время кто-нибудь из ребятишек убежит за перегородку да с кухни не своим голосом и спрашивает:
— Как живешь, Матрена Ивановна?
— Да хорошо... Хорошо живу!
— А жалуешься на что?
— Да нет, ни на чего не жалуюсь. Вот бы только пенсию получить, а боле не на чего.
— Ну, дак это для нас раз плюнуть. Иди и спокойно дои корову.
— Ну ладно, — скажет Матрена, выдернет из ушей проводки и, возбужденная, пойдет додаивать корову. — Хорошо поговорили, — скажет. — И человек, сразу видно, хороший попался.
...Когда началось колхозное собрание, ребятишек разогнали: кого выпроводили на улицу, кого затолкали на печь. Все равно им сидеть было негде: пароду сошлось порядочно. Председатель начал с самообложения. Попробовал взыскать по пяти рублей с дома, но бабы сразу заойкали, зашумели.
— Ну чего вы заквохтали? — повысил голос председатель. — Дороги строить надо? Надо. Колодцы ремонтировать? Надо. Лавы через реку опять со льдом унесло. Каждый год приходится новые ладить. Кто задаром будет делать?
— Так не по пяти же рублей, Матвей Сергеевич.
Он еще поупирался и согласился брать по два рубля с дому.
— Пусть по-вашему будет... А вот масла мы опять государству недодали. Этого, товарищи, нам никто не позволит.
Все присмирели, масла и правда недодали больше тридцати килограммов.
— Вот почему ты, Василий Павлович, двух с половиной кило не донес? — посмотрел Квасников на лохматого мужика, сидящего на приступке.