С горки ей хорошо было ходить, поэтому и мне весело. Хоть я привыкла к ее болезни, но всякий раз, когда она задыхалась на самых чуточных подъемах, мне было очень ее жалко.
Да разве можно говорить ей о гибели дяди Вани!
И в этот день на уроках я сидела, как пришибленная, хотя никто этого не заметил. Если бы мы не встречались почти все лето «на вениках», может, и заметили бы, а так все привыкли уже друг к другу, и было обычно, что мы сидим первого сентября совсем спокойно и не болтаем, «как сороки над падалью», — так любила говорить наша учительница.
Бабуся всегда была где-то рядом со мной, и как-то отдельно я про нее не думала. И все, что она ни делала, было обычным. Теперь я видела ее хоть и рядом, но отдельно от себя: ведь она могла умереть, а я остаться. И показалась она мне совсем необычной! Ни на кого не похожей! Она на себя-то не всегда походила. Разной бывала дома и в лесу или в поле. Дома она и прикрикивала на меня, если я где-то мешкала или делала не так. В хорошем настроении становилась озорной. Мы, когда сидели за столом, так и смотрели ей в рот, ждали, когда она что-нибудь такое скажет, чтобы тут же прыснуть. У нее всякие поговорки были, присловья смешные.
Но когда шли в лес, она уж ничего смешного не говорила, а становилась такая вся восхищенная, тихо всему радовалась.
— Ах, красота-то какая! — приговаривала она. — Так вот легла бы тут и померла. — И тут же говорила: — Жить-то как хорошо на белом свете! Господи!
Ни на кого из нашей семьи она не походила. Темная была: глаза карие, а волосы черные, с сединой.
Мама очень хотела, чтобы кто-то из нас родился в бабусю. Но все получались светлые, сероглазые. Только один человек походил на нее — как раз дядя Ваня, ее младший сын. Вот у него были карие глаза. Да, большие — больше бабушкиных! И толстые, добрые губы.
И даже такой же веселый и озорной был, как бабушка!
В это лето по дороге в лес мы чаще всего и разговаривали про дядю. Особенно с тех пор, как началась эта проклятая война и дядя с первых же дней ушел на фронт.
Закричит перепел во ржи, и бабушка его передразнивает:
— Пик-пильдык! Пик-пильдык! Помнишь, — скажет, — Даня, как Ванятка по-перепелиному кричал?
А я смеялась, потому что сразу представляла, как дядя вытаращивал глаза и быстро проговаривал «пик-пильдык».
И я тоже говорила бабусе:
— А знаешь, как он нас в лесу пугал?! Из-за кустов ка-ак заверещит по-страшному! А потом говори, что это зайцы так кричат! А мы думали — волк!
И мы с ней смеялись. Потом вспоминали, как мы с дядей Ваней набрали двенадцать стаканов земляники и все на одной маленькой полянке. Он целый месяц прошлым летом гостил у нас со своими дочками, моими двоюродными сестрами.