Им, несомненно, был то ли друг, то ли брат. Явившись в дом, степняк свое приветствие начал с изумленного восклицания:
— В нашем полку прибыло!
— О чем ты, Врас? — спросил князь
— О том, что вы вряд ли скоро устремитесь к святыне. У тебя сoтрясение, а ее перелом не укрепился за ночь. Итого, минимум семь дней на лечение.
— Так много?
— Это ещё мало, — хмыкнул этот самый Врас. — Юная леди, как ваши глаза? Видите хоть немного? С памятью ухудшений нет? А с аппетитом? — На все вопросы я ответила отрицательно, и он вздохнул: — Жаль, так бы я вас оставил на двенадцать дней.
— Это неприемлемо. В этом случае мы не успеем к святыне, — отрезал Варган. — Поездку придется отложить на месяц и тогда кузен вступит в наследные права.
Неожиданное откровение открыло мне глаза как в прямом, так и в переносном смысле. И глядя сквозь широкие щелочки на негодяя-«осквернителя», я возмущенно процедила:
— Что… вы хотите этим сказать?
— Какой неожиданный прогресс в выздоровлении, — заметил Врас. Он подошел ближе и, оглядев меня, взялся выуживать маленькие пузырьки из сумки.
На него не смотрела. Все мое внимание было сосредоточено на женихе-самозванце.
— Неужели сам князь Варган, потомок царя Каргалла, пытался использовать мою бедную сестру в погоне за наследством? Вероятно, вы ее совсем не любили, когда делали предложение руки и сердца, или что у вас там бьется взамен негo?
— Ну что вы, при виде Фиви кое-что у меня билось вполне серьезно. Жаль, с новостью о ее падении во мне упало все.
— Сожалею, — едко бросила ему. — Тяжело, наверное, остаться не у дел?
— А тебе? — хмыкнул он. — Не жаль было отдавать Бомо?
Подлец, какой же подлец! Я, стойко державшаяся все это время, вдруг ощутила себя одинокой и никому не нужной песчинкой в море предательства, лицемерия и лжи. Незначительной мелочью, от которой легко отмахнулись родители, непривлекательной пустышкой для Жакрена Бомо и ничтожным препятствием для сестры. А ведь она знала, знала, что я питаю глубокие чувства, и все равно покусилась на моего… А он не сдержался.
Высокие стены комнаты вдруг стали низкими и давящими, воздух потяжелел, предметы и лица приобрели водянистую расплывчатость.
— Опять? — Заметив мои слезы, только-только подступившие к глазам, степняк в раздражении обратился к доктору: — Врас, дай ты ей что-нибудь!
— Уж лучше дайте ему чем-нибудь! — всхлипнула я.
К моему изумлению, сердобольный степняк послушался. Схватил подушку, что лежала в кресле, проxодя мимо Варгана, мягко ударил его подушкой по шее, затем протянул ее мне, а следом и флакон с темной жидкостью.