До двадцати лет я вела обычную для всех девушек жизнь. Хотя, жизнь в закрытой женской школе никак нельзя считать обычной. Но, два года Академии, порадовали меня многочисленными путешествиями, первой любовью, радостью юности и убили проснувшимся даром тиби. Это стало вторым зигзагом моей планиды.
Я оказалась в изоляции. Поместье в Горсуново, прислуга- женщины. Никаких прогулок вне сада. Никакого интернета и телефона. Каро, торгуя мною на аукционе богатых невест, опасался появления Тантум в моей жизни. В этом случае, его усилия по увеличению собственных капиталов, пошли бы прахом! Потому и убрал всех мужчин из моего окружения.
Мне остались занятия танцами, рисование и книги. На танцах настоял Каро, полагая, что товар должен выглядеть презентабельно. А я танцевать любила. На том и сошлись наши мнения.
Я писала картины и до изоляции, оказавшись неплохим художником….А в плену, стала работать еще больше, видя в кистях и красках, единственную отдушину, радость.
Я пыталась говорить с Каро. Умоляла отпустить. Глухо. Безнадежно. Он не слушал.
Было две попытки убежать — не вышло. Я слишком богата, чтобы просто так исчезнуть. Затем, я попыталась действовать через полицию, прокуратуру, писала и в Суд Трех. Конечно, письма не отправлялись. Я писала записки и кидала их за забор поместья. Их подбирали и приносили ко мне в комнату, давая прямой намек, что все попытки мои смешны и бесполезны. Однажды я закричала на прогулке и меня лишили Солнца, в наказание.
Я сама себе казалась тогда желтым нераскрывшимся тюльпаном, написала его, стараясь передать свои чувства. Это был писк о помощи.
Каро, продавал мои картины, полагая, что глупо упускать прибыль (и не малую). Следом за «Тюльпаном» он продал и меня. Борису Демидову. Увеличив тем самым свое состояние, пополнив активы, создав в паре с корпорацией Демидова неприступную, золотую громаду-крепость. Счел долг свой выполненным, поскольку выгодно «пристроил дочь».
Меня увезли в Плёсков. И там третий, самый страшный зигзаг планиды моей, превратил меня в дикое, замкнутое существо.
Борис Демидов, худший из моих кошмаров, влюбился в меня, терзал своей звериной, сумасшедшей страстью. Садист и монстр.
Избивать меня он начал сразу после переезда моего в мрачный дом в Плёскове, получая невероятное удовольствие и не скрывая этого.
— Такая маленькая, хрупкая. Я могу сломать твою руку, одной своей левой! — говорил он, сжимая больно мое запястье до тех пор, пока не сломал.
Никаких мужчин в доме, никаких книг, интернета и телефона. Он отнял краски и холсты. Ему нравились моя одичалость и полусонный вид. Я перестала разговаривать, спустя половину года его «любви». Врач приходила постоянно, жутко напуганная и купленная Демидовым с потрохами. Она не поможет, это я понимала. Она лечила мои переломы и угощала шоколадом, пытаясь хоть как-то успокоить совесть свою, продажную.