– Здравствуй хранительница, – недоуменно киваю в ответ. – Как я сюда попала?
Я снова принимаюсь вертеть головой, разглядывая окружающие меня стены и саркофаги.
– Это я тебя позвала Гвени, – шепчет дух. Только от шепота этого почему-то становится совсем не по себе. – Нам нужна твоя помощь!
В этот момент воздух, словно что-то сотрясает, а по серой каменной стене бегут новые трещины. Несколько саркофагов падают на землю и раскрываются, являя на свет останки, спрятанные там. Костлявые истлевшие конечности, завернутые в некогда белый саван, выскальзывают наружу.
– Поспеши, Гвени! Совсем мало времени осталось, – сверкает глазами хранительница, обводя взглядом окружающую нас жуткую картину. – Кинлох может погибнуть!
Последние слова заглушает прокатившийся по галереям крипты гул. По земле под ногами бежит змейка раскола, каменный пол крошится, словно сухая лепешка. Я делаю шаг к стене, но не успеваю, разлом поразительно быстро расширяется, и я падаю вниз.
А через секунду вскакиваю с кровати… Это всего лишь сон… Жуткий… Страшный… И до ужаса правдоподобный...
Только желание попасть домой становится все острее и острее. Вдруг родным и правда угрожает опасность. Не знаю, как у меня получается дотерпеть до утра, но только за окном начинает брезжить рассвет, я поспешно одеваюсь и выхожу во двор.
Плечи моментально охватывает свежий утренний воздух, еще слишком рано и довольно-таки холодно. Только к обеду солнце достаточно прогреет все вокруг. Но возвращаться в дом за накидкой я не хочу – вдруг кто-то увидит меня снующую туда-сюда, а это совсем ни к чему.
Тихонько сворачиваю к бане, а за ней уже видны бараки для рабов. Мне срочно нужно увидеться с друзьями. Ингвар запрещал мне приближаться к хижинам невольников, я даже весточкой с ними перекинуться не могла, но теперь-то его нет.
Нерешительно останавливаюсь возле небольшой деревянной постройки, в которой, насколько мне известно, хранится кое-какой инвентарь для работы по дому и в поле, и пытаюсь разглядеть среди выходящих из домиков рабов своих друзей.
Жадное нетерпение охватывает меня, внутри все дрожит натянутой струной, кажется вот-вот и она лопнет, не выдержав такого напряжения. Нехотя принимаюсь притопывать правой ногой, отчасти из-за холода, желая хоть немного согреться, отчасти из-за охватившего душу беспокойства. И, когда, наконец, показывается знакомая, чуть сутуловатая высокая фигура, я едва сдерживаюсь, чтобы при всех не кинуться к нему.
– Ульрих! Ульрих! – тихонько зову, в надежде, что родное имя привлечет внимание друга.