Торопясь, мы покинули неуютный дом – как прежде его покинули законные обитатели. Я слабо ориентировался на местности, и поначалу самоуверенно собрался идти пешком, на Ася настояла, чтобы мы ехали на машине. Ей было страшно на безлюдных, мглистых деревенских улочках – и я не без облегчения с ней согласился.
Планировкой поселка занимались странные люди. Деревня и все обжитые окрестности протянулись узкой полоской, зажатой между мелкой заилившейся речушкой и лесным косогором. Когда-то все здесь было устроено если не логично, то хотя бы понятно: дома кончались околицей, от нее вдоль овражка с ручьем вела дорога, а в отдалении, на небольшой возвышенности, стояла старая церковь с погостом. Потом пришел какой-то рационализатор и решил, что церковь не нужна, а на единственном ровном и еще не застроенном месте – между кладбищем и деревней – можно воткнуть пионерский лагерь. Дело, возможно, хорошее, только вот после этого похоронным процессиям (к счастью, редким в маленьком селе) приходилось прокладывать свой последний путь прямо через территорию лагеря, к восторгу и изумлению отдыхавших там школьников. Эта нелепая процедура, как сообщила мне Ася, послужила сюжетом для неисчислимого множества детских страшилок, замогильным шепотом передаваемых в темноте отрядных спален.
Мы тоже проехали этой дорогой. Ворота лагеря были давно сорваны с петель и валялись в траве. Входная арка еще стояла, пусть и изрядно покосившись; столбы соединяла наверху широкая доска с добела выцветшим названием «Юный подводник». Так когда-то назывался этот лагерь и в нем, как объяснила Ася, дети проходили школу молодого водолаза по программе ДОСААФ. Она сама, как и многие местные, любила плескаться в специально обустроенных бассейнах – под присмотром тренера, конечно, потому что в них было страшно глубоко. Я не поверил: какие, к свиньям собачьим, подводники в этих болотах, но Ася взялась спорить и потребовала остановиться, обещая наглядно доказать свою правоту. Я чувствовал, что она просто тянет время, чтобы не ехать на кладбище, и не возражал.
За нашей спиной уже остались столовая, казармы (или как они там правильно называются), угрюмый, закопченный после пожара корпус администрации, и до выезда было рукой подать. Здесь, на отшибе, стояло большое кирпичное здание кубической формы, и именно его хотела показать мне Ася.
Внутри гулял ветер, свободно проникая сквозь огромные, как в спортзале, пустые проемы окон; крыша обвалилась, густо засыпав пол осколками шифера. Единственным чудом сохранившимся элементом декора в этом бесприютном помещении была плиточная мозаика, кругом обходящая стены. В центре зала, между кучами строительного мусора, затаилась огромная дыра, заполненная черной, маслянистой водой. Это был бассейн, но странный – не вытянутый, как обычно, а строго квадратный; когда-то тут, видимо, были и лестницы, по которым пловцы спускались вниз, и красивый кафель, но теперь все сгнило, рассыпалось ржавой крошкой, истерлось в пыль – и бассейн превратился в бездонный провал, жутко блестящий водой на метр ниже пола. Ася потянула меня ближе, но я с опаской удержал ее: живо представил, как она, со своей вечной беспомощностью спотыкается об обломки кирпичей и падает вниз, поднимая фонтан грязных брызг и расплескивая волной пустые пластиковые бутылки и прелые листья; а я отчаянно перегибаюсь вниз, пытаясь достать ее – и не достаю даже кончиками пальцев.