– Ты меня любишь? – прошептал я.
Она только закатила на меня покрасневшие глаза – конечно, она не могла ответить словами, потому что я так и не отнял руку.
– Любишь? – настойчиво повторил я.
Она торопливо закивала, и тогда я, наконец, расслабился и откинулся назад, прикрыв веки. Если любит – пусть старается… Ася, кажется, тоже приладилась: ее движения стали более воздушными, экономными, и все у нее постепенно начало налаживаться – да так, что я вдруг почувствовал, что сдержаться будет непросто. Вот уж нет: было бы бесчеловечным после стольких лет разлуки ограничивать её парой жалких минут. Я попытался отвлечься…
И снова сволочная память услужливо снабдила меня сравнениями – с той лишь разницей, что раньше она подсовывала других баб, а сейчас, отчаявшись соблазнить постылыми образами, нарисовала саму Асю – ту, старую. Или, как посмотреть, молодую. Удивительно, но это были две совсем разные Аси.
Я еще помнил прежнюю – совершенно инфантильную в сексе, не умевшую, кажется, даже самостоятельно получать удовольствие от стандартного процесса (она, впрочем, никогда на этом и не настаивала, стараясь каждый раз отделаться от меня поскорее – и лишь иногда позволяя мне распускать руки, чтобы добиться хоть какого-то эффекта для себя лично), но разительно, фантастически менявшуюся, стоило ей подобраться языком к нужному месту. Здесь она мигом превращалась из милой неумехи в деловитую сосредоточенную профессионалку – с пугающе отточенными, до механистичности, движениями крохотного рта с плотно зажатыми, всегда сухими губами. Когда я, еле придя в себя после первого такого сеанса, пристал к ней за разъяснениями, она сообщила, потупившись, что ее юные годы прошли в студенческой общаге, и только таким умением она могла привлечь внимание мужской аудитории к своей скромной особе (подобный либерализм в откровениях казался нам обоим восхитительно смелым, но в дальнейшем она обижалась каждый раз, когда я припоминал ей этот опрометчивый рассказ).
Новая Ася – та, что, стоя сейчас на коленях, самоотверженно ковала наше общее счастье, – словно растеряла все свои таланты (не на красоту ли она их променяла?) действуя с топорной квалификацией третьеклассницы, заполучившей фруктовый лед на палочке. Если бы на ней был еще и соответствующий этой метафоре фартучек, боюсь, он был бы мокрым насквозь – в щелочку сомкнутых век я видел, как ее согнутая спина лоснится от пота, а влажные волосы липнут ко лбу. Бедная моя девочка, подумал я, сколько же тебе пришлось пережить, чтобы теперь так тужиться?
За всеми этими трогательными мыслями я не сразу разглядел, что хитрая Ася просто-напросто обманула меня. Пока я предавался ностальгии, она незаметно подобрала нужные темп и нажим, и теперь действовала, пожалуй, с не меньшим натиском, чем та, былая. Я осознал это слишком поздно, и успел еще только подумать, что вот ведь как странно: столько лет я прожил без Аси, а теперь у меня их целых две. И именно эта мысль свела меня с ума, закружив в пьянящем спазме.