– Мне, кажется, пора идти, – заметила Александра, поворачиваясь к Джону, – спасибо, – так немногословно попрощавшись, княжна развернулась, позволяя встречному ветру играть с волосами и лёгкой юбкой, и хотела было уходить, но Джон, помедлив немного, всё-таки остановил её.
– Нет, Алекс, постой! Я…я тебя…провожу, – пробормотал он, догоняя княжну и направляясь прямиком к судну.
Огромный пароход нетерпеливо испускал клубы пара и издавал глубокий, низкий звук, сотрясающий всю переднюю палубу; море жестоко билось о корпус корабля, шатая его, а ветер яростно завывал в турбинах. Было холодно, и Александра дрожала, стоя с герцогом у трапа, прощаясь вновь. Джон отдал Александре свой пиджак и стоял, глядя на неё, не в силах отвести глаз. Она была прекрасна. Солнце освещало её с левой стороны, и кожа её отливала там бронзой, а глаза хоть и были безжизненны и смотрели глубоко в волны морские, были так же восхитительны и черны, как и само море; в золотых волосах играл ветер, раздувая их, придавая им какую-то неописуемую лёгкость, схожую чем-то с невесомостью кружащегося в воздухе птичьего пера. Джон несколько раз набирал в грудь воздух, собираясь сказать слова прощания, но не мог вымолвить ничего.
– Что ж, Алекс, прощай, – вымолвил он, собравшись, наконец, и посмотрел прямо в глаза княжне, и обнял вдруг её крепко, но быстро отпустил и ретировался на несколько робких шагов.
– Прощай, Джонатан, – всё тем же мертвенным голосом произнесла Александра, и слёзы печали вновь проступили на непросохших глазах её.
Джон сошёл с парохода и остановился на пристани, глядя, как лайнер, сливаясь с холодным морем, уносит вдаль разбитое революцией и чьей-то жгучей ненавистью маленькое, но пылкое русское сердце.
Эпилог.
1
Это был холодный ветреный летний вечер, и на улицах Уинчестера совсем не было людей, по крайней мере, Джон никого не видел с веранды своего особняка, хотя, если бы даже кто-то и прошёл мимо герцога, он бы теперь вряд ли заметил.
Пролетел год с того момента, как Александра уехала в Америку, и день за днём всё в Хэмпшире менялось и менялось радикально. Уолт Френсис Мортимер совсем отошёл от болезни и практически не появлялся дома, участвуя в собраниях Кабинета Министров; он совсем похудел и помолодел и, казалось, был счастлив, временами даже очень; он стал обходителен и приветлив ко всем, а в особенности к Адель, которая была с головою погружена в заботу о герцогах Мортимер. Она прочитала все книги в огромной библиотеке особняка и немного интеллектуально изголодалась, ожидая новой информации, новой пищи для трудолюбивого, цепкого разума. С каждым днём графиня всё более трепетно относилась к Джону, который проводил всё свободное время за работой и сильно уставал, она видела, что молодой и неумолимый обычно герцог становился всё более приземлённым и безразличным, всё более похожим на своего прежнего отца. Это было недопустимо, но Адель, к счастью, знала причину этого морального упадка и понимала её. Будучи сильной и благородной, а главное, будучи невероятно милосердной девушкой, Адель сделала то, что, как она полагала, она обязана была сделать.