– Сашенька, ты ли это? – осведомился её звонкий, испуганный голос, не отворяя двери, но, не дождавшись ответа, Прасковья Дмитриевна щёлкнула замком, раскрыла дверь и резким движением затянула княжну в дом, – Дитя моё, – простонала она, прижав Александру к своей пышной груди, – мой светик, прости ты нас, – и зарыдала. Но как бы ни любила Александра добрую ключницу, думать о сентиментальностях она сейчас была не в силах.
– Где мама? – спросила она тихо, освобождаясь из объятий. И все засуетились вокруг, забубнили, но один грозный взгляд Прасковьи Дмитриевны заставил всех снова образовать тишину в доме.
– Пойдём, пойдём, дитя, я отведу тебя. Ох, какая же ты доходяга, бедное моё дитя, – она закашлялась, утёрлась хлопковым носовым платком и быстро повела Александру на второй этаж по ступеням. – Она всё горела, бредила последние дни, а сегодня, вот, весь день спит, и жар немного спал, слава Господу. – вымолвила она шёпотом и, перекрестившись, остановившись рядом с комнатой Ольги Николаевны. Но Александра уже не слушала, она тихо открыла дверь и беззвучно зашла, стараясь никаким образом не нарушить покой матери. Когда княжна взглянула на исхудавшую, бледную княгиню, лежащую в белой ночной сорочке без чепца, но с мокрой повязкой на голове, на глазах у Алекс выступили слёзы, но она, всячески сдерживая рыдания, подошла к кровати, присела на колени и взяла в свои руки горячую, иссохшую ладонь матери. Ольга Николаевна застонала, повернула два раза голову с закрытыми глазами, потом раскрыла их и замерла, глядя ровно на Александру.
– Когда я была маленькой, мне maman>58 совсем не разрешала есть …гм…– она два раза чмокнула языком, и Александра дала ей попить,– la chocolat >59, но когда она уходила, я всегда прорабиларась,– она облизала потрескавшиеся губы и сжала руку дочери,– пробиралась в столовую и крала оттуда шоколадки разные, j’ai les aimé beaucoup!>60 Нельзя было красть, нельзя было, – закончила она, и слеза покатилась по её щеке.
– Мама, – прошептала Александра, приближаясь ближе к лицу своей матери, – мама, узнаёшь ли ты меня? – вопросила она, но Ольга Николаевна уже заснула, довольно громко посапывая. Александра поцеловала мать в лоб и бесшумно покинула комнату.
Александра не плакала, но в горле слёзы встали комом, а на плечи будто надели свинцовые погоны. Спустившись на первый этаж, Александра застала в гостиной всего троих женщин: Прасковью Дмитриевну, Мию Хофбауэр – молодую и болезненную гувернантку Андрея и Надежду Ивановну Рудакову – местную кухарку, женщину набожную и тихую. Она стояла в углу, постоянно подтирая слёзы, текущие из глаз безостановочно. Вся её худая, высокая фигура тряслась в судорогах, а из распухших красных губ доносились слабые всхлипы. Когда Александра вошла, все повскакивали со своих мест и засуетились вокруг неё, но княжна остановила их, падая бессильно на диван.