– По-моему, твой желудок слышали вообще все, – усмехнулся Вадим, когда он ступил на влажную землю. Юноша испуганно дернулся, – «Кто против голода, кто за горы хлеба…»31 Не дрейфь. Вперёд.
Самых слабых и напуганных отвели за столовую, к припаркованным грузовикам: в них привозили продукты и иногда – людей. Сейчас их стояло два, один должен был увезти часть группы и вернуться, чтобы в конечном итоге сбежали все. Таков был план, в подробности Кира не вдавался, не спрашивал, что случится, если их заметят, или заметят грузовик, или их отсутствие в актовом зале, или у них просто не выйдет украсть транспорт: Кира был слишком напуган, слишком ведом. Один раз ему выпало составить план – и победить, другой же обернулся полным провалом. Пегас не верил в него. Он и в детстве лишь следовал тенью за теми, кто сильнее, никогда не возражая даже самым безумным затеям.
По словам наблюдательной Оли, которая перед тем, как оказаться взаперти, успела заглянуть во все двери, их телефоны хранили в коробке в кабинете директора, а оружие – недалеко от медкабинета. И то, и другое нужно было позарез. Возвращение второго легло на группу Миланы и Димы – тот, оказывается, неплохо взламывал замки. Когда ребят отведут в медкабинет на очередной осмотр («Пытки», – мрачно буркнул Денис), они вырвутся, затаятся, украдут оружие и будут ждать их внутри. Кажется.
Им удалось добраться до медкабинета, и – Боже! – лишить сознания несчастную медсестру. Бедная женщина. Когда она брала кровь, было совсем не больно, она даже немного разговаривала с Кирой, жалела их, «восприимчивых детей». Она не ничего плохого им не сделала, просто оказалась на чужой стороне, случайно встала между ними и теми, кого они пытались защитить.
– Почему так тихо?! – прошипел Вадим, оттаскивая тело женщины за дверь. Но когда они открыли дверь медкабинет и нашли отделённую от них группу, вопросы о том, где оружие, что происходит и почему они сами не вырубили медсестру, отпали сами собой.
– Дима? Милан?
– Катя? Женька? Олег? Ребят? Вы чего?
Они сидели на старых дырявых кушетках, на расшатанных школьных стульях, на пыльном грязном полу. Они смотрели перед собой, или в потолок, или в стену, но не видели ни прибывших на помощь товарищей, ни друг друга. Они казались потерянными, пугающе-серыми, искалеченными, но не снаружи, и Кира прекрасно понимал тех, кто судорожно зашептал молитву, крестясь дрожащей рукой.
– Они хоть живы? – спросил Вадим, садясь на корточки перед девушкой на полу. Её звали, кажется, Ульяна. Она больше всего на свете любила любить.