Он помолчал, а потом тихо и довольно замурлыкал под нос:
– «Отречёмся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…»36
– Что это?
– Песня. Когда-то я помогал её писать.
Пегас точно знал, чего хочет. Это Кира уже ничего не понимал. Он чувствовал только, что не хочет никому больше причинять боль, и что ему страшно думать, потому что, если начнёт, уже не остановится. Почему так? Почему нельзя просто отдаться его власти, делать то, что он хочет, стать тем, кем он хочет? Почему Кира не может стать – ради него?
– Ты бы видел, как мы бились на Февральской! А как во Франции вторую Республику…
Все это звучало правильно и было, наверное, правильно. Если не сражаться за себя, у тебя заберут всё, как это случилось с тысячами людей в пятьдесят четвертом. Как в сорок пятом. И в 1825 – с декабристами, о которых рассказывал Вадим… сопротивляться – единственный способ показать, что ты жив.
– Ты согласен, что мы должны биться?
– Да, – твёрдо ответил Кира. Пегас остановился даже, повернул его к себе и взглянул в глаза. Чтобы видеть друг друга, им приходилось стоять вплотную, и Кира чувствовал его запах, сейчас подходящий как никогда: пыль, пот и ликующая злость.
– Ты изменился. Я рад. Таким и должен быть лидер.
Он сказал это и пошёл дальше, будто не заметив, как Киру передёрнуло и пробило дрожью. Каким должен быть? Жестоким? Убийцей? Потерянным? Что он имеет в виду? Чего хочет – этого? Он говорил, чтобы Кира выбрал, но не спрашивал, чего Кира хочет.
– Нужно продолжать идти. Мы дойдём. Только скажи, куда.
– На станцию.
– На какую?
– На любую. Я больше не могу быть в этой темноте.
Пегас вывел его на пути и подсадил, помогая влезть наверх. После абсолютного мрака слепил даже тусклый свет энергосберегающих ламп, и Кира ткнулся лбом в холодный пол, жмурясь.
Пегас поднял его – снова.
– Ты должен быть сильным.
Должен… кому? Он изменился, насильно изменил себя, потому что больше было некому, потому что Пегас скинул всё это на него.
Как давно?
– Киевская? – прищурившись, Кира смог распознать буквы в режущих пятнах света, – Мы недалеко от центра? Но здесь никого…
И снова весь мир будто умер. Никто их не искал, никому они не были нужны. Только технический свет огромных люстр мерцал в огромном, пустом, тихом зале, где отдавалась эхом даже мысль. Кира сел на скамью, кутаясь во влажную ткань флага, глядя перед собой. Пегас застыл рядом, как верный страж, как преданный солдат. Он ждал, будто у них теперь было много времени. Оно застыло для них, как… запечатлённое.
Кира поднял глаза и зажмурился, но на этот раз его ослепили не лампы. От пола до потолка, от края до края, всё в этом пространстве было заполнено цветом. Огромная изысканная люстра, лепнина будто бы из бронзы, колоны под мрамор…картины. Картины, картины, картины повсюду, предметы искусства, история, запечатлённая в раме, мысль, сохранённая творцом в мгновении – навечно! Покрытая пылью, но живая, никем не тронутая. Будто забытая. Кира обомлел, глядя на пёстрых красочных людей, продолжающих жить даже под слоем пыли. Эта жизнь пробудила что-то и в нём, какую-то мысль, которую Кира ещё не успел ухватить.