Свадьбу нельзя описать: не хватит слов, красок и звуков. Но все началось именно с красок. Большинство женщин: старого и среднего возраста, пришли на свадьбу в красных сарафанах с вышитыми белыми узорами. Мужчины в белых рубашках, и тоже с расписными воротниками и манжетами. Я понял, что это национальная одежда, но к своему стыду я не знал, как это все правильно называется. Я был также далёк от этой культурной среды, как от обычаев какого-нибудь племени чернокожих африканцев. Конечно, что то подобное я видел в мультиках про Емелю или в детских фильмах-сказках, но эти знания не сильно отличались от знаний, полученных от просмотра «Чунга-Чанги» или «Каникул Бонифация». Мне никто не передал этого наследия, я, соответственно, не передал это своим детям, и им тоже уже нечего передавать. Короче, я до сих пор не знаю что такое «каурая кобыла», и зачем это мне. У молодого поколения Попадалова ещё был шанс, но он им тоже был не нужен. Среди молодёжи не было никого в национальных одеждах. И Люба тоже была в пёстром акварельном платье. Тем не менее, вся поляна равномерно окрасилась красно-белыми цветами, ознаменовав собой наступление торжества.
Потом начались слова. Первым с официальной речью выступил Иван Макарыч, потом Швиндлерман, потом все остальные. Все поздравляли, желали и выпивали. Видя, что никому нет до меня никакого дела – а я этого не люблю – я решил тоже напиться. Но было не с кем. Я сидел рядом с Таволгой. Перед ним стоял фужер с шампанским, в котором уходящее солнце играло с пузырьками в игру «Верю – не верю». Когда истина оказывалась на стороне солнышка, пузырёк всплывал. Когда нет – пузырёк оставался висеть на стенке с ослепительной улыбкой. Все больше и больше пузырьков устремлялось вверх, но жених с невестой, совсем не пили. Рядом со мной должен был сидеть Васильич, но он соскочил с первыми поздравительными словами в гущу событий к своей «Ребекке». Или Фудзияме? Как её там? Которая сидела за столом Швиндлермана. Моя протянутая рюмка как-то неприлично споткнулась о пустоту воздуха, но неожиданно на помощь пришла Люба. Она протянула мне свою рюмку с другой стороны стола. Рюмки встретились и разошлись: мы выпили за здоровье молодых.
С Любой мы молча понимали друг друга и не пропускали ни одного тоста. И достаточно скоро поняли, что трезвый жених и невеста здесь лишние. Нам было неудобно тянуться через них, и они мешали нам обсудить пунктуацию последнего произнесённого тоста. Но мы не могли сдвинуть наши попы в силу официально определённого их местоположения.