– Искусство, – мрачно ответил Тотмий.
– Конечно, что же еще, – понимающе кивнул Амонхотеп. – Скульптор Махрос высокомерно поучал тебя тому, что ты уже знаешь?
Ваятель почувствовал иронию в его словах и, возмущенный таким тоном, забыл о своей робости:
– Не совсем так, о божественный. Мы говорили о бессмертных категориях, о КА и об искусстве изображения лиц в скульптурном портрете.
– Интересно, – лаконично ответил фараон.
– Махрос объяснял мне, зачем статуям взгляд, обращенный в пустоту, в грядущее, в вечность. Он убежден, что эти законы незыблемы, определены раз и навсегда задолго до нашего рождения, и их никому не нарушить, поскольку такова воля богов.
– Это правда, – кивнул Амонхотеп.
Они вошли в павильон.
Фараон расположился на жесткой скамье с узкой спинкой, Тотмий остался стоять, но не замечал ничего, безостановочно ведя свою речь:
– О повелитель! Мастер видит в скульптуре только культовое назначение, лишь вместилище КА после смерти человека, дом для КА. Махрос утверждает, что для этого необходимо соблюдать только одно: стремиться к похожести, но полностью убрать с лица статуи знаки настроения человека в момент его запечатления в камне. Я никак не мог понять, зачем делать эти мертвые лица? Я и теперь с трудом понимаю смысл канонов. Меня убедили в одном – таковы правила и их не обсуждают. Но я хочу узнать, можно ли время от времени делать исключения из подобных правил? И кто может дать мне на это позволение? Жрецы? Ваятели? Фараон? – Тотмий решительно посмотрел в глаза Амонхотепа IV. – О божественный! В силах ли ты разрешить мою просьбу?
Фараон не ожидал такой быстроты и прямолинейности и, немного помедлив, уточнил:
– Я должен позволить тебе преступить какие-то нормы, соблюдаемые до нас веками?
Тотмий видел, что задал тяжелую задачу даже для властелина Египта, и немного смягчился:
– О могущественный, я могу пояснить свои слова! Мне бы хотелось изображать человека с живым взглядом, а скульптор Махрос убежден, что это – удел богов, а не художника. Я мечтаю передавать тончайшие оттенки настроения изображаемого, но Махрос считает это дело слишком суетным и недостойным внимания мастера. Я просил его научить меня раскрашивать статуи, а он, поссорившись со мной, сказал, что я занят отражением бренной стороны угасающей природы, а не смотрю в вечность.
– Махрос прав. Так чего же ты хочешь? – спросил фараон.
– Он, конечно, прав, – согласился Тотмий и еще более решительно взглянул на Амонхотепа. – Но я хочу научиться увековечивать прекрасные лица, прекрасные сердца. Я смогу это, если мне не будут ставиться нелепые ограничения, смысла в которых я не нахожу. Я прошу сделать исключение для меня, невежественного иноземца, и позволить мне работать над портретом так, как я посчитаю нужным.