А самого Асахадона можно было видеть на любом месте строительства: со свитком папируса и с письменными принадлежностями в руках ходил он от одной улицы к другой и что-то считал и записывал, каждую неделю посылая отчеты своему фараону. И благодаря ему все знал повелитель, словно сам находился на строительстве города. И радовался он вместе со своим народом, видя, как осуществляется то, что совсем недавно казалось ему только мечтой.
А в это время ваятель Тотмий завершал работу над каменным портретом Амонхотепа IV. Ему оставалось только отшлифовать скульптуру, но он не был доволен своей деятельностью. Червь неуверенности точил его, невзирая на отчаянные попытки заглушить пагубные мысли. Скульптору казалось, что портрет не похож на оригинал. И это терзало его тем сильнее, чем ближе работа подходила к завершению. Тотмий ловил себя на том, что напрочь забыл, как выглядит фараон. И от этой мысли лишился сна.
В эту ночь он сидел перед изваянием, теребя в руках неудавшиеся скульптурные портреты Амонхотепа IV, и тягостно размышлял о своем грядущем позоре. Нет, не людское мнение тревожило его и не разочарование царицы. Больше всего он боялся себя и собственного осуждения, которое будет преследовать его день и ночь до конца жизни. И хохот родителей, сопровождавший его первую работу, накатывал на уши, заслоняя звуки египетской ночи. Тотмий встряхнул головой, отгоняя от себя неприятные воспоминания, и огляделся. Его вдруг посетила сумасбродная идея пойти сейчас, среди ночи, к фараону и взглянуть на него. Ведь эти два месяца он не мог даже издали видеть повелителя, потому как царица приставила к скульптору своего раба, неотступно следящего за каждым шагом Тотмия. Но сейчас он спал, как и стражники в саду. Тотмий вспомнил, что с вечера раб жаловался на головную боль, он страдал частыми мигренями, и чересчур жаркий климат Египта не способствовал излечению его головы, испорченной неизвестным недугом. Но вот боль отпустила невольника, и его сон продлится до утра. Тотмий знал это, но царица Нефру не подозревала о маленьком изъяне своего раба и была уверена, что скульптор находится под неусыпным наблюдением ее верного слуги.
Скульптора Махроса этой ночью не было в резиденции. В последнее время он очень уставал, а число заказов раз от разу все уменьшалось. Он отправился домой, где его ждали жена и два сына, которых он когда-то хотел обучить своему ремеслу, да так и не осуществил этого.
Увлеченный безумной затеей, Тотмий тихо поднялся со скамейки и неслышно подошел к спящему рабу, расположившемуся на жесткой подстилке у самых дверей мастерской. Удостоверившись, что сон его крепок, скульптор разулся, снял с себя все металлические украшения, которые неосторожным звоном могли бы выдать его, и проскользнул мимо слуги в сад. Он уже знал здесь каждое растение, каждую тропинку и отлично ориентировался при свете звезд. Стражники находились на своих обычных местах, которые тоже были известны Тотмию, и он, заблаговременно обходя посты и перешагивая через спящих охранников, прокрался в павильон, возле входа в который сидя дремал один из стражников. Обойдя павильон с другой стороны, Тотмий заглянул в окно комнаты, где, повернувшись к нему лицом, спал фараон. Скульптор пристально вгляделся в его черты, но чем дольше смотрел, тем более ужасался переменам, произошедшим с фараоном. Изваяние, над которым Тотмий корпел несколько недель, совсем не напоминало внешности спящего. Уничтоженный и разбитый молодой человек медленно отправился назад, готовый признать собственную беспомощность и наутро сообщить царице, что не справился с ее заданием, оказавшимся ему не по силам.