– Ты что-нибудь потеряла там? – не выдержала сестра.
– Нет, – ответила девочка и вновь обернулась.
– Да что ты туда все время смотришь? – рассердилась та.
– Его нет. Он не проедет здесь, – тихо ответила Мааби.
– Кто-кто?
– Он… человек идет пешком далеко-далеко отсюда, – быстро заговорила девочка. – У него уже нет его коня, но он будет там, куда идет… Но почему? – Она всхлипнула. – Я вижу город, он сделан из камня. Там живет она, к которой он идет.
Сестра с ужасом следила за речью поведением девочки, а та продолжала:
– Он так непохож на других. В нашей земле подобные люди – большая редкость. Откуда он? Нет, не из той страны, из которой идет, и не из той, где жил в последние годы, – ноги ее подогнулись, и она села на землю. – Зачем он послушал того седобородого караванщика? Он должен был спросить дорогу у маленькой женщины в черном и смог бы изменить свою жизнь, – она начинала заговариваться. – Город будет оставлен людьми. Да, я вижу его постройки, над ними светит солнце. Вот он пустынен, я вижу его засыпанным песком… Почему он не поехал здесь? – Маабитури заплакала и еще долго приговаривала: «Почему он не поехал мимо меня, тогда все было бы по-другому…»
Это продолжалось всю дорогу, пока ее старшая сестра, догадавшаяся, что девочка снова заболела, вела ее за руку к убогой хижине, стоящей на отшибе.
Оставшись без золота и провизии, Тотмий был вынужден продать лошадь, сменяв ее на еду и небольшую сумму денег. С этим он и двинулся через пустыню. Он шел ночами, то находя попутчиков, то бредя в одиночестве. Ему порой бывало жутковато, он опасался нападения зверей, но, несмотря ни на что, упрямо двигался вперед, к своей цели. Пирамид он не видел, они остались в стороне от его пути, но когда он набрел на бедняцкие постройки, примыкавшие к пустыне, невероятное чувство охватило его. Он внезапно понял, где находится, почувствовал это. И тогда его ноги, уставшие от многодневного перехода, не подкосились, а, наоборот, обрели прыть. Он был так счастлив, так хотел поскорее увидеть дворцы и храмы, и людей, называющих себя бессмертными, что походил на безумца с не сходящей улыбкой на губах, в разорванной и пыльной одежде чужеземца, не имеющий при себе ничего, кроме пары собственных рук и подарка Ну-от-хаби. Люди, попадающиеся ему, вели себя по-разному: кто шарахался прочь, а кто взирал с любопытством. Вскоре впереди замаячили каменные постройки, и Тотмий понял, что добрался до города.
В спальне фараона было темно. Лишь свет маленького факела, как свеча-ночник, отбрасывал робкие тени на близлежащие предметы. Пламя чуть потрескивало, и искры весело отскакивали от него и тут же гасли, поглощенные темнотой. Но вот одна искорка не померкла, а оформилась в маленький шарик и поплыла по воздуху к постели фараона и царицы. И шарик с каждым мигом разрастался, пока не достиг размеров человеческой головы. Он переливался всеми оттенками красного и желтого, но свет от него не ложился на стены и не делал комнату светлее, он давал круглые блики, подобно солнечным зайчикам, только на полу и на потолке. Шар достиг царского ложа и остановился над головой Амонхотепа IV, осветив его лицо, сжался в маленький яркий комочек и, перестав отбрасывать блики, сфокусировался на центре лба фараона, ритмично пульсируя и делаясь то ярче, то угасая.