– Я пока не понимаю, что ты пытаешься сказать, – терпеливо произнес Амонхотеп IV.
– О божественный, я лишь объясняю, что произошло между мной и твоим сановником Хоремхебом. Он посчитал мою работу неправильной и принялся ругать меня за то, что я, по его мнению, испортил его портрет. В ответ я возразил ему, что как не мне учить его, так и ему – поучать меня. Он почувствовал себя оскорбленным и пригрозил отомстить. Поэтому я сейчас стою перед тобой, – Тотмий смотрел на фараона открытым и спокойным взглядом, и тот смягчился.
– Да, ты, безусловно, дерзок, – сдерживая улыбку, сказал Амонхотеп. – Ты так задел Хоремхеба, что он требовал для тебя самой страшной смерти. Но я вижу, что не все сказанное им соответствует истине. Конечно, только если и ты не солгал… – Добавил он после паузы, во время которой пытливо рассматривал иноземца.
– Мы были вдвоем, – беспечно ответил Тотмий, пожимая плечами. – Нет людей, слышавших наш разговор. Поэтому мне нечем доказать свою правоту, так же как и Хоремхебу – свою.
– Ты смел, – сдержанно молвил Амонхотеп IV. – Я готов поверить тебе. Но вовсе не потому, что ты убедил меня, а потому, что знаю благородную вспыльчивость Хоремхеба. Он кичится своим происхождением. Ты ущемил его гордость, и он не справился с собственным гневом. Я давно дал зарок не допускать до трона аристократов, они вспыльчивы, злопамятны и неразумны. Но Хоремхеб был очень умен и я, отказав всем номам, все же взял его к себе. Оказывается, и он подвержен приступам аристократической болезни… Поэтому я оставляю истину за тобой. Ступай.
Молча, не уронив ни звука, Тотмий поклонился и быстро вышел из зала.
В своей мастерской он запер дверь и без сил опустился на жесткую скамью, служившую постелью. Нелегко далось Тотмию то спокойствие, которым он так удивил фараона – силы ушли, как в песок вода. Скульптор лежал с открытыми глазами, одна рука свешивалась до пола, и проснувшийся кот быстро соскочил со своей лежанки и стал тереться усатой мордочкой о ладонь друга.
В золотой зал уверенной походкой вошел Хоремхеб.
Проделав церемониал поклонов и жестов, он подошел ближе к трону и спросил почти требовательно у повелителя Египта:
– Ты наказал его, о божественный?
Амонхотеп долго смотрел на Хоремхеба, и невозможно было понять, о чем думает фараона, а потом чуть слышно произнес:
– Советник, ответить: ты ненавидишь иноземца? Я вижу проблески злобы в твоих глазах. Не прячь их, не отводи взгляд. Скажи мне сейчас, за что ты ненавидишь скульптора?
Хоремхеб смешался. Ему хотелось самому задавать вопросы фараону, тем более, что по всему было понятно – Амонхотеп пощадил чужеземца. Сановник готов был забыть об этикете и закричать в лицо долговязому человеку, сидящему на троне: «Кто тебе дорог, я или какой-то бродяга? Почему я должен терпеть его возле себя во дворце? Ты – фараон! Тебе дана власть, а я твой сановник, так слушайся же меня!» Но тут ему на ум пришла мысль о судьбе Такенса, его предшественника на государственном посту, и это остудило его пыл. Хоремхеб ничем не выдал того вулкана, который бушевал в нем.