Вечер прошел оживленно – женские истории способны скрасить любое одиночество. А ночью, когда все уснули, снова пришла боль – ноющая, пронизывающая крестец, изматывающая. Ася испугалась по-настоящему: «Поздно. Врачи уже не помогут. Я умираю!» Но продолжала лежать, дрожа от холода под тонким одеялом, терпела, слушала сонное дыхание и постанывания соседок. Как-то незаметно навалилась темнота, небытие, и очнулась она, когда в палату вбежала молоденькая сестричка.
– Просыпайтесь, женщины! Через час профессорский консилиум. Первыми пойдут операционные…
Ася и ее соседка переглянулись. Этот день был Асиным, а следующий – ее. Остальные расслабленно зашевелились в койках, не собираясь быстро покидать сомнительное тепло под тонкими фланелевыми одеялами. Ася пошла на предоперационный консилиум первой. Она была спокойной и сосредоточенной. От голода кружилась голова – весь предыдущий день она ничего не ела. Доктора – в белоснежных костюмах и халатах – показались ей пришельцами из другого мира. На больную они не смотрели, сыпали непонятными терминами, листали бумаги. В углу переговаривались молодые симпатичные студенты. Все происходило будто не с ней.
Когда начался осмотр, толстый бородатый профессор долго щупал живот, недоуменно хмыкал, потом проговорил:
– Что за ерунда? Где история болезни?
Медсестра подала ему папку, он начал шумно листать… Ася почувствовала, как обрывается сердце: «Все, конец! Надо было ночью звать медсестру…»
– Вот, смотрите, – он ткнул пальцем в исписанный лист, – размеры опухоли указаны четко, диагноз подтвержден.
– Профессор, в чем проблема? – пожилая доктор, заведующая отделением, посмотрела на него поверх очков, – у больной что-то не так?
– Конечно, не так! Она не больная! Я не вижу никакой опухоли! – и профессор, кинув на стол папку, отошел в сторону.
Студенты в углу перестали шушукаться, доктора с удивлением посмотрели на Асю. Ее живот прощупала заведующая, затем по очереди – палатные доктора… Опухоли не было. Повисло молчание.
Профессор вдруг подошел к Асе, опустил медицинскую маску, обнажив аккуратную седую бородку, широко улыбнулся, и сказал:
– Идите домой, женщина. Немедленно уходите отсюда! Какое везение! – и потом добавил в сторону заведующей: – А историю болезни внесите в отдельный архив. Такое редко, но случается – один случай на тысячу, – и еще что-то пробормотал по латыни. – Зовите следующую…
Передать состояние Аси в тот день трудно: дверь не захлопнулась, свершилось настоящее чудо! Она запомнила хмурого таксиста, нависшее над городом небо, колючий снег. А потом – долгий сон, до самого вечера, благо никого не было дома. Запомнилось недоумение Глеба: зачем все это было нужно затевать? Она с ним не спорила – не было ни сил, ни мыслей, ни желания что-либо объяснять и доказывать.