А я знал и помнил: грузовые составы шли в двух направлениях.
С севера на юг.
С юга на север.
По самым скромным подсчетам – от восьми до десяти товарных состава в час.
Письмо восьмое
ОСКОМИНА
…Несколько дней спустя после похорон меня разбудил ранний, возможно, случайный, телефонный звонок.
Не успев поднять трубку, я встал.
– Что так рано?
Жена привычно выпростала из-под одеяла руку.
Нашла мою ладонь.
Угнездилась на ней щекой, возвращаясь в прерванный сон, улыбнулась и попросила:
– Посиди, пожалуйста, рядышком… Мне хорошо с тобой.
…Я забыл свою девочку с протоки.
Врачи посоветовали отцу, фронтовику-окопнику, сменить климат.
И наша семья переехала из дельты Волги в степь.
Но, повзрослев и навещая родственников, я все же побывал на протоке детства.
На ее месте раскинулись квадраты рисовых чеков.
Они появились спустя год-другой после тяжелых 1963 – 1964 годов и заметно разрешили продовольственную проблему, но стерли с лица земли точку моего соприкосновения с лучистой энергией солнца.
И я снова испытал ощущение знакомой, неясной по своей природе, но, – существующей на свете, – тревоги.
Время задевает все.
Время задевает всех.
– Папа, присядь!
Слова жены прервали ход мыслей.
Перехваченный нежностью, я поцеловал ее в по-детски пухлую щеку.
…Она пришла, когда мне сразу и вдруг не стало хватать покоя.
Непокой…
Он был странным.
Он был удивительным.
Он доставлял мучение.
Он лишал прежних радостей.
Путал мысли.
Тревожил сны.
А главное – непокой тот таил в себе знакомый отзвук неясной по своей природе, но, – существующей на свете, – тревоги.
К тому времени я познал и девушек и женщин, но хотел, чтобы рядом была та, – повзрослевшая, – моя девочка с протоки.
И желание то было мучительным.
…Мы долго шли навстречу друг другу, может быть, слишком долго.
Когда поняли, что путь затянулся, решили не расставаться.
Моя спутница и стала причиной той, – непознанной до конца, – тревоги.
Ее – тревогу – мы познали вместе.
Познали, увидев возможность потери.
Но, как ни странно, возможность потери и дала полноту приобретенного.
Ценности стоят того, чтобы тревожиться за них.
И я снова поцеловал жену.
…Ольга одно время исследовала специфику семейного образования и я помню ее ужас: этим делом занимались люди, не готовые нести груз очень специфической, но в целом государственной, ответственности. По ее признанию, двенадцатилетний подросток не умеет ни писать, ни читать, ни считать, и где – в Москве(!), и если бы он был один! Преподаватели – кто угодно, только не педагоги по специальности; одного высшего образования для школы мало: настоящий педагог владеет специальными приемами и знаниями не только по обучению, но и научению. Тот двенадцатилетний подросток признался: всех, кто ему неприятен, он бы убивал; на вопрос, чьи фильмы он смотрит, не смог назвать ни производителей кинопродукции, ни имен сценаристов, режиссеров или хотя бы актеров, но ответил: герои его фильмов решают все проблемы с помощью пистолета.