– А тебя этот твой парень, – спросил Шеф, насилуя себя уважением, – позволит идти в гейклуб?
С тех пор, как Макс прошелся по коридору редакции, большая часть шуток про его интеллект отпала. Я перестала разглядывать свои чудо-туфельки. Остроносые, узкие, они обтекали горделиво изогнутую «шпилькой» ступню, как вторая кожа. Всякий раз, когда я смотрела вниз, у меня перехватывало дыхание, а в районе солнечного сплетения образовывался огненный шар.
– Ах, Ровинская, – сказал Шеф. – Лучше бы ты уже по этому быку своему тащилась, чем по туфлям и рубрику нормально писала. В гейклуб пойдешь или нет?..
– Пойду! – ответила я.
***
– Не пойдешь ты в гейклуб! Охренела, что ли? – Макс был возмущен так сильно, словно я предложила ему принять участие в дружеском ганг-бэнге на девятнадцать персон.
– Это, вообще-то, реклама! – я фыркнула, представив Макса, который прижавшись к стене, одной рукой прикрывал свой тыл, а второй отстреливался от крупных, усатых геев, облаченных в сверкающую черную кожу.
Было на самом деле смешно, но недолго.
– Да мне насрать! Что если тебя увидят мои знакомые?
– В гейклубе? – преданно улыбнулась я. – И часто твои знакомые там бывают?
Он отодвинул пустую тарелку и забарабанил пальцами по клеенке.
– Они в газете прочтут.
– За рекламу мне платят, – напомнила я. – Деньги.
Макс почесал затылок. Стоило мне заговорить о деньгах, он сразу же принимался чесать свою репу. Отличный способ оттянуть время и вывести женщину из себя. Потом, на первом же вопле, холодно осадить и уйти, плюнув в нее словцом «истеричка».
Я скрутила свою волю в бараний рог. Я схватила себя за горло. Я промолчала.
– Мои запреты касаются лишь моей девушки, – прозрачно и холодно намекнул Максим.
Я гневно раздула ноздри.
Он запретил мне делать кучу разных безобидных вещей, в том числе таких, за которые мне платили. При этом, ничего не давал взамен. А я молчала, уверенная, что жертвовать собой во имя него, Макса, – есть благородно. Что он увидит и все поймет. И оценит. И разрыдается. И сложит все, что имеет к моим ногам.
Макс понял только одно: я – полная дура, которую можно гнуть во все стороны.
И я опять задала себе сакральный вопрос: на кой мне это, ни с чем несравнимое удовольствие? Зваться его девушкой, – исключительно у него на кухне. Слушать все, что он думает по поводу моей рубрики. Доказывать, что с Каном не сплю?.. На люди мы с ним ни разу не вышли. Сперва я болела, потом простыл он. Потом он поправился и начал «решать дела», я видела его только вечером. Он ужинал, выносил мне мозг, затем трахал и садился смотреть какой-нибудь боевик.