Дима сидел, чуть подавшись вперед и сжимал побелевшими пальцами руль. Он явно был где-то не здесь. Ощущение праздника кончилось. Сладкий запах Диминого богатства превратился в агрессивную вонь. Я вспомнила ощущение безнадежности, тоски и разрухи. Вспомнила желание бежать из этого двора на край света, подальше, куда глаза глядят. И ощущение западни, когда выяснилось, что квартира продана… И большая часть цены пошла на уплату долга за коммуналку.
Я снова посмотрела на наши бывшие окна. Теперь они были пластиковыми… Перевела взгляд на другие, до боли в душе, знакомые окна.
– Идем.
Я кивнула.
Алкаши с удивлением заморгали, признав его. Закаркали что-то осуждающе хриплыми голосами. Я разобрала имя Оксанки, «Явился, да еще с прошмандовкой!..» и «Как рожать заставлять, так знал, а как сына растить!..» Дима прошел мимо них с брезгливым безразличием принца крови. Осознание, что он мог бы похоронить всех сразу прямо в песочнице, давало ему право не обращать внимание на слова.
Он отпер железную дверь, пропустил меня вперед – в пропахший мочой и сырым бетоном подъезд. Я бессознательно схватила его за руку и Дима, не оборачиваясь, сжал мои пальцы, увлек меня за собой.
Я знала это квартиру. Сперва – хорошо обставленную, когда у бабки заканчивалось терпение и вопя: «Притащила в подоле, теперь и возись!», она выпихивала меня в подъезд вслед за матерью и той ничего не оставалось, как тащить меня к ней. К Оксанке.
Затем я видела разбитые, заставленные фанерой окна. Олега забрала на воспитание ее мать, предоставив дочери со свистом катиться в пропасть. Квартира превратилась в притон.
Когда Дима отпер дверь, оттуда пахнуло свежей краской, обойным клеем и новым линолеумом.
Наверное, им пришлось выжигать стены, чтобы вытравить вонь, что долетала порой из разбитых окон. Дима прошелся по коридору, явно проверяя тщательно ли сделан ремонт. Я выглянула в окно и увидела, как пристально следят со двора алкаши. Словно нежить в повести «Семья вурдалака».
Все было ясно без слов: она допилась… И квартира, которая принадлежала когда-то Диме, вновь отошла к нему. Я вспомнила их свадьбу. Вспомнила, какой красивой была Оксанка в тот день. Вспомнила ее опухшую рожу в тот день, когда вернулась домой из Сеула. Вспомнила криминальную хронику. Люди тонули, травились паленой водкой, замерзали в сугробах, погибали от рук сожителей в пьяной драке.
– Иди сюда, – позвал Дима из спальни и я, скинув туфли, пошла на зов.
По комнате гулко гуляло эхо. Абсолютно пустая, она казалась гораздо меньше, чем я сохранила в памяти. В нашей «хрущевке» на Речном вокзале, потолки были выше, а комнаты – больше. Дима обернулся, когда я крадучись, подошла к нему.