– Ты помнишь Оксану?
Я кивнула: еще бы не помнить.
– Ее нашли здесь, – Дима указал ключами на середину комнаты. Он, как и Кроткий, был романтиком до мозга костей. – Пол под телом прогнил до бетона.
Я брезгливо поморщилась и отступила, словно все еще могла испачкать ступни.
– Я стоял тут и смотрел на этот кусок падали, который любил когда-то больше всего на свете. И думал: это просто неебический пиздец какой-то…
«Поэт!» – саркастически подумала я, но ничего не сказала.
– И еще, – сказал Дима, поднимая голову, – о тебе…
Наше свидание становилось приятнее с каждой фразой. Я поблагодарила его кивком: мол, очень мило, что разглядывая полусгнившие трупы, ты думаешь обо мне. Даже Макс не сумел бы отыскать слов прекраснее.
– Я был болен этой любовью. Наверное, следы бы ее целовал, если бы она родила моего ребенка. До сих пор помню… Беру я конверт в руки, санитарки уже заранее на меня поглядывают. Разворачиваю, а там – блондин. И я стою, у меня колени подкашиваются… Стою и знаю: не будь во мне корейской крови, признал его, как последний лох. И я не ее проклинал, а себя. Понимаешь?.. За то, что кореец и не смогу прикрыть ее, оправдать… Пал ниже некуда.
Я ничего не ответила. Ни один мужчина, даже самый убогий, не станет плакаться женщине, которая ему интересна. Перед такой женщиной, все пытаются выглядеть по-геройски. А мне он только и делал, что плакался.
И мне не было жаль его, а вот себя – было.
– Я стоял и спрашивал себя: и вот этой падали ты всю жизнь пытался что-то там доказать?..
Дима посмотрел на меня и я вновь кивнула, дав понять, что слушаю. Дима тоже качнул головой, прикусив кончик языка. Больше он ничего не сказал.
Мои нервы сдали:
– И что ты себе отвечал?
Самурайское спокойствие на его лице вызывало стойкое желание… извиниться. Я напрягла всю волю и промолчала. Дима вздохнул, сжав пальцами переносицу. Я уставилась в пол, грызя в бессильной ярости ногти.
– Идем отсюда, – сказал он, проходя мимо меня в коридор.
– Нет уж, давай договорим до конца!
– У тебя есть, что сказать мне?
– Есть. Ты – ебнутый!
Он вскинул брови и рассмеялся. Последний человек, который сказал ему нечто подобное, сейчас как раз качался в амурских волнах, таща таз с цементом на мертвых ногах.
– Красивая мэн, всегда ебанютий, – съехидничал Дима.
– Это не объясняет, зачем ты привез меня сюда и тычешь носом в лужу из-под Оксанки.
– Мне просто жаль тебя, вот и все. Давай, обувайся.
– Жаль меня?
– Да, представь себе. Жаль. Ты идешь по той же дороге, что я. Влюбляешься в тех, кто тебя не любит. Переступаешь через себя, пытаешься что-то там доказать… Стать кем-то, кем ты не являешься. Яйцеклетки дарить.