– Да, сейчас.
Беридзе вошёл в камеру с опущенной головой и медленно сел на стул. Я отдал ему документы, речь для судебных прений, но какого-либо интереса он к ним не проявил, сказав лишь, что просто не хочет дальше жить.
Я понимал, что ему сложно, хотя для того чтобы это понять, нужно это пережить. Чтобы защищать человека, нужно понимать, что ему грозит после провозглашения приговора и что будет с ним, с его семьёй после вступления приговора в законную силу.
– Вопросы у тебя есть ко мне, Георгий?
– Да какие тут вопросы, всё и так ясно. Моя жизнь сломана, и нет никакого инструмента, чтобы её восстановить. Так, наверное, тут и сгнию среди этих торчков и петушар сифилисных. Они каждый второй больные, мне страшно лишний шаг в камере сделать, в душ боишься сходить, в туалет также, хорошо, унитазы без ободков, и то, я думаю, специально это сделали.
– А что за петушары? Низшая каста, что ли, какая-то?
– Ну да. У нас их пятеро в хате сидит. Один в аптеке работал фармацевтом, местным наркоманам продавал запрещённые препараты без рецепта врача. Его взяли, он по рекомендации своего адвоката, чтобы уменьшить размер срока, решил сдать всех, кто ему помогал психотропные лекарства поставлять без оформления накладных документов в аптеку. Этих людей тоже взяли и мента какого-то взяли, они здесь же сидят, но в других камерах. Так вот они по «дорогам» сообщили, что типа этот фармацевт их сдал и что благодаря ему они теперь тут сидят и веры ему быть не может. Когда с него спросили, зачем сделал и почему так поступил, он ответил, типа срок захотел поменьше себе, вот его за это сначала избили жёстко всей камерой, а потом заставили весь день полы мыть в наказание и унитаз весь месяц за каждым, кто туда сходил, вычищать. Он такое наказание не принял и написал заявление в администрацию изолятора, чем только хуже себе сделал. Его изолировали, но в ту камеру, где сидели дырявые и опущенные по жизни.
– Дырявые это которые? – перебил я Беридзе.
– Ну те, которые, – показывая пальцами неприличные жесты, ответил мне Беридзе. Я понял, что эти пальцы опосредованно изображали то ли трение, то ли проникновение, но дальше этого я представлять не стал.
– Нам в институте про это не рассказывали, – глубоко выдыхая, ответил я.
– Да что там в институте, теперь весь свой срок будет унитаз чистить и в углу спать, не на нарах. Так их в нашей камере целых 5 сидит. Знаю, что один зачем-то девочек малолетних насиловал, школьниц. Мы его вчера всей хатой изводили, я тоже его бил, у меня же скоро ребёнок будет, вот и не сдержался. Другие добровольно пошли в сторону «дальняка», они наркоманы и за дозу сделают всё что угодно, это, конечно, мерзко осознавать, – в этот момент Беридзе ещё раз сделал неприличный жест руками, – вроде мужик, а по факту проститутка, у них и расценки свои есть на услуги. Делать тут нечего, газеты раз в неделю раздают, библиотеки как таковой нет, да и книги очень старые. Раз в день на прогулку выводят, да и там вертухаи на нас смотрят, и это тяжело всё время быть под присмотром, ни влево нельзя посмотреть, ни вправо. И небо тут, знаешь, какого цвета?