Остатки баланды выбрасывали в «дальняк» либо отдавали кошке полакать, гладя её и приговаривая: «Ночью не спи, крыс лови». Крыс действительно было много, оно и понятно: здание блока П-1 не ремонтировалось со своей постройки, так что крысы проделали лазы на несколько поколений вперёд. Самое ужасное действительно начиналось ночью, когда крысы и мыши начинали хозяйничать в хате, бегая в поисках еды и порой переворачивая посуду на столе. Если кота в камере не было, то было совсем плохо, Беридзе пару раз будила огромная чёртова крыса своим хвостом или холодными крысиными коготками как бы невзначай трогала его лицо, пробегая мимо.
Мать передавала Беридзе передачки и даже один раз воспользовалась услугами местных «поручителей», обещавших оформить продуктовые передачи сверх нормы, но, увы, договорённости были ими не исполнены, и передача, оформленная на сокамерника, так до Беридзе не дошла.
Уклад жизни в камере также давил и не внушал чего-либо хорошего. Подъем в 07:00, осмотр камеры надзирателями, а тут как повезёт. Если некоторые надзиратели вели себя по отношению к арестантам ещё более или менее, то другие, упиваясь своей властью и пониманием безнаказанности, переворачивали камеру вверх дном в поисках запрещённых веществ и предметов. Особенно доставалось личной переписке арестантов, которую умышленно разбрасывали на пол камеры перед своим уходом.
В 21:00 был повторный осмотр камеры, и «шмонали» в этот раз ещё более изощрённее, чем с утра, переворачивали матрасы, вытряхивали всё из ящиков, продукты и еду разбрасывали по столу в хаотичном порядке, не чурались даже иконы проверять на наличие в них тайников.
Беридзе за время своего срока содержания под стражей сменил 6 камер, в которых всё было одно и то же: в каждой камере нужно было оформлять «прописку», рассказывать, кто ты и откуда, показывать постановление о страже, уверять, что никого не сдавал и отказывался сотрудничать со следствием. Георгию везде верили, тем более ему и самому казалось, что за него кто-то сказал кому нужно, так как все почему-то знали, что он всю вину взял на себя и своего подельника не сдал. Понимать тюремные обычаи и местные устои Беридзе не хотел, да и сами они были ему не интересны, так как от тюремной романтики он был далёк. Да и какая тут могла быть тюремная романтика?
Беридзе краем уха слышал, что администрация изолятора активно сотрудничает с рядом арестантов, которых прозвали «звонками», или, как их сами называли надзиратели «ВКРщики», то есть те, кто разбалтывал арестантов внутри камеры.