ДАГАЗ
Но мало того, он еще должен был прожить эти безобразные годы, узнать отвращение, узнать бессмысленность постылой, загубленной жизни, испить эту чашу до конца, до горького отчаяния, до того мгновения, когда сластолюбец Сиддхартха и ростовщик Сиддхартха тоже умрут. И они умерли. От глубокого сна пробудился новый Сиддхартха.
Г. Гессе. Сиддхартха
Моя жизнь приобрела устроенность. Безусловно, кости в руках судьбы стали выпадать в мою пользу. Мне просто везло. Вопреки прежним сомнениям я ушел в Пустыню и вновь был свободен. Боль и страхи испарились. Мне открылись красота, покой и воля. Осталась лишь одна язва на сердце – записка, которая давным давно пропала. Я так и не передал заветные слова. Но сказал себе: либо возвращайся на торговую площадь и проведи там хоть целую вечность, но исполни свою клятву, либо прекрати думать об этом днями напролет. И я уже вскакивал, чтобы идти туда. Но, понимаешь, я признал, что обошел много людей. Очень много! Я действительно постарался в тот день. Не все можно сотворить, не всегда желания исполнимы. И нет смысла искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Казнить себя за отсутствие кошки тоже нецелесообразно. Я заставил себя поверить в это и успокоился.
Тогда я вкусил свободы. Открыл, что мир вокруг до необыкновенности прекрасен. Что под тем же самым солнцем, под которым я плавился и горел, бывает тень и прохлада. Что можно не задыхаться и останавливать штормы в груди, если глубоко дышать. Что в мире еще есть все то, что мы так любим.
Да, Иерусалим разрушен. Восстановят. Умерли люди… я помню их. Но встречаю тех, кто никогда не слышал об их страданиях – людей без шрамов. Горести ушли в прошлое, и те, кто не испил из этой чаши, раздольно жили или умирали от своего. Буря в одной части пустыни незаметна для другой. Было сложно смотреть на людей непричастных. Легче уйти вместе со своей трагедией и остаться верным ей. Но ночь прошла, взошло солнце, и я ощутил, что согрет им. Предатель погибших, но не самоубийца… Таков закон судьбы. Я все еще хотел жить, а жизнь без радости ни блага, ни любви в мир не прибавит. Тогда я разрешил себе замечать свет.
Мне на ум являлся образ моей единственной. Показалось даже, что это был не просто ее образ, это была она – сквозь пространство. Как-то ночью я сидел под звездами и прошептал ей в их лице:
– Чего ты хочешь?
И мои губы прошептали мне:
– Освободиться от последних цепей.
Ее цепью был я, очевидно. Не удивительно, если это была она. Всегда же жаждала быть ничем не связанной. Даже наша невидимая нить стала, наверное, лишней обязанностью. Раз уж мы слышали друг друга, я поведал ей о садовниках. Она разочарованно смолчала. Тогда я закрыл глаза, посидел так, осмотрел внутренним взглядом свою душу и нащупал заветную нить. И бросил свой конец в небытие. Связь исчезла. Я пожелал своей любимой доброго пути.