Медленно, как выползает свежий сочный листок из тонкого бурого тела, к послушанию взгляда добавилась покорность действий. Она была подобна непрекращающемуся наваждению, которое со всей силой толкало на странные, почти таинственные поступки.
Полуденный закат тянул к воде, и я бросал все дела, бежал к ней, чтобы стоять. И ветер выдувал слезную влагу, и я скорее снимал перчатки. Пока приятное онемение не сменялось врожденным страхом потери конечностей, я, одухотворенно и, отчасти, самодовольно был там. Внешне один, внутри – наедине с той понимающей силой.
Один раз, я помню, ниоткуда возникла идея съездить в лес в феврале и раздеться. Полностью. Это было исполнено спустя день. В тот год февраль был на удивление теплым, поэтому искомой борьбы силы и духа, что я ожидал, не было. На самом деле, все вообще оказалось слишком просто, слишком быстро. Ничего не изменилось, когда я быстро сбросил куртку, свитер, лыжные штаны и увидел среди скучных, тусклых сосен свое бледное тело. Я оделся снова, будто так и должно было случиться. Будто раздевание догола посреди леса было всего лишь видом сезонного закаливания, о котором пишут в газетах.
Был один приток у реки, где я тогда жил, – он был для меня всем. Мы шли с друзьями (друзьями по обстоятельствам) и я всегда мельком искал его глазами. Он порой разливался в такую большую вену, а иногда казался молочно-белым в дождливую, но солнечную погоду. Подбежать к камням, и слева направо: не он (слишком узок), не он (слишком далеко), вот же! божественность. Радость моего вечера.
Но в тумане… В тумане все становилось реальнее. И мой приток терял контуры берегов, становясь кратчайшим путем к открытому морю. Я так действительно думал. Потом посмотрел карту. Карта всегда обманет.
Так вот. Тот приток манил меня больше всего. А я все не решался. Три года откладывал поход к нему – поход, что мог стать безвозвратным. Сначала мешала погода: без солнца идти я не мог. Потом, прознавали близкие. Я скрывался, как мог.
Наконец, выбрал день. День, когда я вновь пропустил занятия.
Я надел лыжи и поехал.
Ехал час по красивому снегу. По идеальному для лыж снегу.
Чувствовал себя великолепно, изливался силой, здоровьем. Изливалось теплом на безветренном небе солнце.
Ехал долго.
Поколебался.
Не доехал.
В тот вечер после театра у меня было два пути: сойти с ума и броситься из окна (хотя это было проблематично, ведь жили мы на первом этаже), или придумать защитный механизм. Я слышал, что жабовидные ящерицы, чтобы скрыться от хищников, сквозь тысячу лет уроков эволюции, стали грязно-коричневыми, как земля. Подобно этим никому не нужным ящерицам я начал скрываться от проблем в своей новой вере.