Однако у каждой ложной веры есть свой конец. Она даст тебе, что нужно, и износится в тряпки. Тогда сквозь одну из дыр ты взглянешь на живое вокруг, на себя самого. Увиденное сотрясет тебя в дрожь, и от страха ты начнешь натягивать рваные тряпки на глаза, на голую кожу, пытаясь скрыться от самого себя. Но рвань распадется на части да прах, растает в черную лужицу под ногами. В нее посмотришь и увидишь истинного себя. Что с тобой? Голова, на крюк вздернутая гордыней, теперь издута в красных слезах.
Так утекла твоя вера, а с ней пошатнулся весь мир. И начнутся поиски. Тебе нужна новая вера, новые корни, а иначе твой ствол смоет с гладкой скалы на острые зубы воды. И об зубы моря он будет сломлен. Ты ищешь ее.
Какая же вера верна? Я хочу помочь тебе.
Помни:
Любая вера, основанная на страхе, является ложной. Любая вера, заставляющая тебя бояться, исходит от дьявола. Настоящая вера, полная света и жизни и счастья, – не щит. Она то, что за ним. Если вдруг ты погряз в ритуалах, молитвах, что призваны отогнать всю чернь, отрезай свои корни. Ибо истина дает смелость взглянуть тьме в глаза, смахнуть с себя последние семена страха, и пойти дальше. И так выбирают свет, и так свет проникает в тебя. В ту самую секунду, когда ты убиваешь эго, когда ты перестаешь бояться смерти.
К чему мне бояться? Я смотрю вокруг и вижу невероятный мир, подаренный мне, чтобы жить. И я благословляю себя, ведь я ступил на нужную сторону. И я поднимаю глаза, и мне кажется, что меня сейчас разорвет этот голубой цвет, эта божественная красота небес.
Когда я излечился, я заплакал. Светлыми, душевными слезами. Спокойно отпустил слёзы. И улыбался. Спустя много лет, я победил. Она ушла, тьма в моей голове. Она не уходила раньше, через выдохи, через тибетскую медитацию и встряхивания ног, она сохранялась в гипнотическом сне. А сейчас ушла, и мне стало так хорошо! Я просто стоял там, улыбался, плакал, верил, не думал. И ничего не отяжеляло мозг, ничего не неслось в него на полной скорости, ничего не врезалось в мои бедные, измученные нейроны. Облегчение. Новая жизнь, новая голова, новый я. И все это не на рассвете, не в храме, а почти ночью, в свете электрических уличных ламп, в моей комнате, похожей на вольер, окружённый хламом…
Как Куцийя могла любить турниры – мне непонятно. Возможно, в них она чувствовала единственный шанс для удовлетворения своего небольшого эго. Ведь в своем гигантском для подростка теле она плыла лучше всех.
Она ждала их, как мы ждем конца этого места. Искренне радовалась, если побеждала. С упорством насиловала собственное тело, если проигрывала. Это была ее стезя. К сожалению, не моя.