Светочу культуры стало совсем плохо. Будто бы Тантал, уже целую вечность не видевший в своем рту хлеба, он начал метаться по залу, в надежде дорваться до хоть какого-нибудь источника пищи. Но в качестве еды он рассматривал не только лишь стоявшее на столах у посетителей. В качестве еды он рассматривал и самих посетителей. Так, утащив в порыве исступления пару куриных ножек и проглотив одну свиную отбивную, он направился в сторону Распупина, предвкушая, как вонзится своими зубами в его трудогольческую руку. И к несчастью последнего, ему это удалось.
– ААААА! – завопил Распупин, – что ж ты делаешь-то, окаянный? Вон сколько крови живой вокруг, нет, нужно вцепиться именно в меня! – и ударил здоровенной пивной кружкой по голове обидчика.
Поэт отцепился от Распупина, но не потерял сознания. Преисполненный ярости, он начал кататься по полу и смеяться голосом ни то надзирателя Ада, ни то басом церковнослужителя, попутно всхлипывая.
– Кружащийся зверящийся членявенький блядливый рот!..
Любитель ненасытных пенящихся забот!..
Ветхозаветный скорострел, ублюдок, мразь Сардона!
Осучившись, ярозный пан пигмей!..
(тут Фонарьебла Мордоворотов, таково было его имя, вышел, если можно так выразиться, на чистый профетический уровень и как бы возвестил себе самому и всему сущему грядущий неминуемый апокалипсис):
– Сжирает в пламени судьба-причленец
Исполинских сучку возымей!..
Василий – ложник божьего устава..
Василий, что ж такой ненастный
К чертям распидарасенный
Жидами! Галерой светоносных менструаций!..
Не успел поэт прикончить последнюю строку ( а была ли она последней?) , как в него полетел стул, а за ним и стол, а затем на него и вовсе набросилась часть слушателей, избили его, а потом, решив, что избиения с него мало – разорвали его на части. Кто-то из присутствующих вскочил на стол, и, размахивая поэтической ступней, закричал: «Представление окончено! Представление окончено!»
Распупин вышел наружу.
– Ну как, понравилось выступление? – спросил его зазывала.
– Не то слово. Убийственно! – ответил Е.Г. и упал.
***
Распупин проснулся от стремительно приближающегося шума. Он лежал прямо на подъемном мосту, ведущим в кафе. В метрах ста от него послышался топот копыт. Это ехала бригада здешних работников, так называемых «говночистов». Два полусгнивших горных барана тащили огромную-преогромную цистерну со свежими испражнениями, на которой гордо восседали несколько чертят.
– А это еще кто такие? – подумал Распупин.
– А это еще кто такой? – подумали черти.
Фыркнув своим баранам, черти остановили конструкцию и первым делом выгрузили содержимое цистерны в ров. Руки их были натружены. У одного из них не было ноги, а у другого была сигарета во рту. И шрам под глазом. На вид он был матерым моряком… многое повидал… такая-то одежда… только он был не моряком, а чертом, вот и все разница.