Дине и Асие сама поездка понравилась. Сначала на машине, потом на поезде, потом снова на машине. Горы, увиденные впервые, вызвали у них удивление и лёгкий страх. Такие громадины. Но в гостях было невесело. Говорили мало. Никто не улыбался.
Молчание Шаке настораживало Куляй весь последний год. Не упрекал, ничего не говорил о сыне, о страшном диагнозе. Но согласился познакомиться с мальчиком и усыновить его.
– Я ждала, что ты приедешь раньше, и готова была отдать тебе сына, – начала разговор Апа, – теперь надо спросить у него самого. Он знает, что ты его мать, догадался, разубеждать его я не стала. Как он решит, пусть так и будет, большой уже. Обо мне не думай, среди людей живу, да и вы будете наведываться. Не думала, что так получится, и у тебя уже не будет детей, – с тяжёлым вздохом заметила Апа, – мужу твоему нужен сын. У нашего народа дочери всего лишь гости в доме. Придёт время, уйдут в семью мужа. Один Аллах знает, что их ждёт там. Поэтому испокон веков девочек в родном доме холят и лелеют. Относись к своим хорошо. Они с тобой временно. Не смотри на них так сердито, смени выражение лица. Не всем детям нужна строгость, прежде их надо понять, полюбить. Если не как родных, то хотя бы как детей. Не путай их с теми, которых учишь в школе, у тех есть мать, родная мать. Не обижайся, я неграмотная и не имею права тебя учить, но попробуй понять мои слова.
После ужина Еламан ушёл к реке, Куляй до сна так и не успела поговорить с ним.
– Вырос как. Наверно, уже и на девочек поглядывает, – думала она, рассматривая сына за завтраком.
Выслушав приглашение Шаке жить у них, Еламан поблагодарил его и молча вышел во двор. Апа вернула его и оставила наедине с матерью. Куляй расспросила его об учёбе, о друзьях, о планах и предложила переехать к ним, а после школы учиться дальше. Еламан шагнул к двери.
– Подожди, Еламан, – почти крикнула Куляй и попыталась его обнять. Еламан отпрянул. Не появилось у него желания обнять её. Не было её рядом тогда, когда очень хотелось прижаться к ней в детской радости, в моменты обид или непонимания. В жаркие часы болезней рядом была Апа со своей грубоватой лаской, с тёплым молоком, с поглаживанием головы от макушки до самых глаз, с тихим шёпотом просьб у Аллаха о выздоровлении её «жеребёночка».
Они молча стояли у порога, каждый смотрел в свою невидимую точку, слегка переминаясь, будто приноравливались к наплывающим мыслям, отыскивая друг к другу должную любовь. В тугом молчании тонули не прожитые вместе годы. Куляй боялась первой нарушить это безмолвие, боялась, что сын откроет дверь и покинет её. И вместе с ним уйдёт надежда.