Погостили ещё несколько дней. Куляй с Апой подолгу беседовали, вместе готовили, лепили курт для просушки. Куляй напросилась взбить масло. Раньше у неё это хорошо получалось, но теперь молоко не слушалось, брызги разлетались, и куби никак не хотело подчиниться её рукам. Беззвучно посмеивалась Апа, таяла в воспоминаниях Куляй. В одной из бесед, сокрушаясь, о том, что у Куляй больше не будет детей, Апа посоветовала лечение у знахарей. Апа по старинке верила и в приметы, которых знала множество, и в народное лечение.
– Я лечилась у знахарки, тайно. Не помогло. Даже пыталась забеременеть от другого мужчины, – неожиданно проговорилась Куляй.
– Что? Ты что сказала? Это же грех! – воскликнула удивлённая Апа.
– А муж знает?
– Может, и знает. Село есть село. Наверно, донесли, – не смущаясь, и даже с вызовом ответила Куляй, – последнее время он от меня отдалился.
Склонив голову к плечу Апы, Куляй расплакалась, торопливо проговаривая
– Я просто хотела ребёнка, я просто хотела ребёнка…
И добрые руки растерянной и расстроенной Апы всё гладили и гладили Куляй.
Шаке знакомился с хозяйством, с удовольствием поглядывая вокруг. Наколотые дрова ровно высились вдоль ограды, двор был чистый. Хозяйственные дела не тяготили Еламана. Высокий, плечистый, сильный, он легко и уверенно справлялся с ними. С Апой они с полуслова понимали друг друга. Он тепло ворчал, когда она не слушалась и пыталась сама справиться с какой-либо тяжестью. И что бы он ни делал, всё у него получалось.
– Вот, скоро научусь корову доить и молоко заквашивать, тогда будешь сидеть на корпешках и отдыхать, – улыбался Еламан.
– Ладно, ладно, давай, быстрее учись, – отшучивалась Апа.
Шаке очень хотелось иметь такого сына, но на усыновлении он настаивать не стал. Он увидел их жизнь близко, и здесь, рядом с ними ему стало понятно, что разбивать эту, пусть маленькую, но крепкую семью нелепо. Да, и прошло то время, когда мальчик мог бы к нему привыкнуть, привязаться. И Апу Еламан не оставит, и Куляй он не принял как мать. В душе Шаке поселилась мысль, что безногий отчим не будет в радость.
На прощание Шаке дал Еламану деньги на покупку коня. Мальчик сперва отказался, но после слов: «скачи в удовольствие… и за меня тоже», взял их.
Изначальное отсутствие в семье откровенности и упущенное время рано или поздно откликаются бедой. Нет, никто не умер, все были живы. Тонула семья, словно лодка, давшая течь. Куляй не могла скрыть боль и разочарование, не могла принять отказ сына, винила мужа в том, что не смог уговорить Еламана. Ссылаясь на большой объём дел, она старалась оставаться в школе даже в нерабочее время. Если раньше её мучила совесть из-за измены мужу, из-за попытки забеременеть от другого, то сейчас это её уже не волновало.