Я уже не могла говорить ему «ты». Теперь я говорю «он». И его улыбка с фотографий, которой умеют наслаждаться «правильные» фанатки, повергает меня в отчаяние, потому что всякий раз напоминает мне: мы находимся в разных мирах, которым не суждено пересечься. Гипотетические автограф-сессии – не в счет.
Ах, я понимаю, понимаю, как это жалко и мерзко – желать присвоить самый лакомый на свете плод, который ты, к тому же, меньше всех на свете заслужила. Но я ничего не могу с собой поделать. Теперь я познала значение этих слов «я ничего не могу с собой поделать». Раньше я бездумно произносила их, не понимая ужасного смысла. Теперь – понимаю. Иногда я с тоской думаю о временах, когда я его не знала. Или знала, но это чудовищное, убивающее чувство еще не захватило меня. Вообще с некоторых пор я каждую веху своей жизни сопоставляю с его жизнью. Такой-то год у меня – а что тогда делал он? Ах да, он снимался там-то и там-то, фотографировался на таком-то и таком-то кинофестивале. Никакого иного смысла, кроме как соотноситься с его жизнью, у моих воспоминаний нет.
Он – смысл моей жизни. Знаете, что это значит? Да, я тоже не знала раньше, и преступно разбрасывалась этими словами. Это значит, что в каждом предмете, в каждом действии, в каждом своем шаге ты видишь его. Думая о чем угодно, ты думаешь в то же время и о нем. Он всегда рядом, хотя теперь я, из невольного чувства самосохранения, перестала приглашать его в свою жизнь намеренно – я знаю, чем это для меня кончается. Раньше я ласково разговаривала с ним, теперь – молчу и прошу его уйти. Хотя прошу ли? Конечно, нет. Нет у человека сил отринуть самое прекрасное, что есть на свете. Единственное, что есть на свете! Даже если в этом – его гибель.
Знаете, я тут продолжаю исследовать языковые шаблоны, которые только сейчас открыли мне свой истинный смысл. Например, вот это казавшееся мне раньше нелепым выражение «весь свет на нем клином сошелся» теперь стало абсолютно нормальным, чисто физическим определением моего состояния. Именно так – мир схлопнулся в одну точку, и эта точка – он. Не нужно больше ничего, и нет больше ничего, кроме него. Нет также и меня. Понятие «я» – это просто инструмент для восприятия Его. Я, как никогда ранее, ощущаю свою пустоту. Свое отсутствие. Но меня это не ужасает и не огорчает, как должно было быть. Оказывается, в этом нет обещанного экзистенциального ужаса. Я ведь знаю, что смысл меня, то единственное, для чего я существую и чем следовало бы заполнить меня – это Он. А так как достичь Его невозможно (теперь я как никогда ранее познала понятие «невозможно»), то смысл меня – лишь бесконечное бесплодное желание. Страдание от невозможности обладать. С утра и до вечера. Почему-то утром особенно плохо. Странно, почему? Потом я отправляюсь на пробежку, кровь начинает бегать быстрее, и становится немного легче…»