Мы очень устали от того, что уже пережили. Очень устали от бега, но приходилось пересиливать себя. Постепенно мы растянулись более допустимого, уже не соблюдая дистанцию и интервалы. Кое-кто не выдержал темпа и остался позади…
Я тогда, как и все мы, из-за сплошного промерзания плохо понимал действительность, но, кажется мне, что Пётр Пантелеевич прогнал нас километра два вдоль взлётной полосы. Когда же развернулись обратно, ветер перестал бить в лицо, даже помогал бежать. И полоса в обратную сторону наклонилась в нашу пользу. И вообще стало значительно веселее – ведь возвращались! И мы заметили, что как-то отогрелись. Постепенно стали отходить даже пальцы рук в этих идиотских негреющих перчаточках. Мы повеселели. Посыпались проклятия и шутки. Жизнь возвращалась в нас. Наш отец, Пётр Пантелеевич, опять нас спас!
А потом мы снова ждали маршала, дежуря у взлетной полосы. И разные самолеты редко, но всё же взлетали и садились, обдувая нас потоками искрящихся льдинок.
И через два часа маршал не прилетел. Мы продолжали дежурить. И самолеты по-прежнему изредка садились и взлетали, дополнительно обдувая нас ледяным ветром. В промежутках между самолётами Зилы-снегоуборщики лениво, как казалось со стороны, скребли от снега длинную и очень широкую полосу, на которой даже большие самолёты казались букашками.
Маршал не прилетел и через три часа. А мы всё ждали, частично превратившись в лёд, и давно были не в силах на что-то реагировать. Самолеты по-прежнему иногда взлетали и садились, но только не тот маршальский борт, которого мы так долго ждали, проклиная и его, и всё на свете.
Казалось, мы кем-то умышленно брошены на погибель. Мыслей от общего переохлаждения давно не осталось. Они попросту замёрзли в заледеневшем мозгу! Но даже потом, через годы, я часто вспоминал тот случай и снова зло чертыхался от бесполезного возмущения.
Как же так? Никто о нас, замороженных живых людях, даже не подумал! Выходит, наши большие начальники только приказывать и научились, не отвечая за последствия своих приказов, за свою нерешительность или недомыслие! Как бы мы воевали, промёрзшие насквозь, если бы тогда это реально понадобилось? Мы бы и рады, но усилиями больших начальников оказались бы не в состоянии.
Ни одна сволочь (и как же называть их иначе?) не считала себя обязанной хоть немного подумать о людях, которые не капризничают, а которые бессмысленно погибают!
Никто из высоких начальников, прикрывавших почётным караулом свои высокоподнятые задницы, не позаботился, пребывая в тепле, о брошенном на морозе личном составе.