— Я в этих вещах не разбираюсь, но присмотрись к Насте. Мне показалось, она беременна. Не знаю, как это проявляется внешне и когда прихоти разные появляются, но то, как ела мясо… наводит на подобные мысли…
— Мясо? — тоже удивляюсь. — Она не любит мясо. И почти не ест его.
— Мое дело рассказать, дальше сам решай… Вдруг она думает иначе и не захочет оставить ребенка… Папочка… — и смеется.
Беременна? Вполне возможно. Мы безрассудно и страстно предаемся близости, что голову сносит, забыв о защите в тот момент. Беспокоит другое — если все подтвердится, чтобы это не сказалось на женском здоровье, ведь не зря нас предупреждали об осторожности. И об этом я должен был думать, заботься…
Надо понаблюдать за ней. Но в одном уверен: она не откажется от ребенка, даже ради мнимой свободы.
Настя приходит вместе с Вадимом.
Необычные чувства он вызвает во мне. Казалось бы, посторонний человек, к которому еще привыкнуть надо, но нет — мой зверь не рычит и не бесится, и так удивительно быстро проникнулся к нему доверием. Внешне он сдержан в проявлении эмоций, сходу не угадаешь, о чем думает, его отношение к Насте скорее как сестре, не вижу мужского интереса — это успокаивает. У них глаза похожи, а по возрасту чуть старше меня.
После завтрака мы прошли в кабинет Андрея. Настя настаивала на постельном режиме, и если нужно обсуждать дела, она готова оставить нас, лишь бы я лежал, не двигался. Уговорил, пообещал, что много времени не займет, и напрягаться не буду. Нехотя, согласилась и поднялась наверх, в спальню, посмотрев невероятной глубиной своих синих глаз.
Мне досталась лучшая женщина: ласковая, нежная, заботливая, внимательная, любящая… И моя во всех смыслах…
«Какое это счастье — смотреть в ее глаза».
Глава 17. Ласковый и нежный зверь
Настя
Поднялась в спальню…
Но пока не увижу Матвея в кровати — не успокоюсь. Почему только меня это волнует? Хотя чему удивляюсь: одним словом — мужчины. Проявление слабости для них смерти подобно. А все переживания женщинам достаются.
Вот и я не нахожу себе места, нетерпеливо ожидая: то сяду, то встану, то подойду к зеркалу, рассматривая свое отражение в надежде, что там что-то изменилось, то просто расхаживаю по комнате, периодически глядя на часы, а еще бесконечно поправляю надоевший халат. Казалось бы, улучшения у Матвея налицо, и ничего не могу поделать, кто-то должен думать о его здоровье, раз сам так безответственно относится к этому.
«Мужчины…» — опять вздыхаю, прошло около часа, каждую минуту которого не переставала думать о нем. Я понимаю, обсуждать дела можно сколь угодно долго, но кому-то пора в постельку. И в этот раз не уговорит своими обещаниями.