— Вы не против, Наташа, если мы немного пройдемся?
Профессор чуть ссутулился, чтобы удобнее разговаривать с Наташей. А она, приподняв лицо, заглядывала ему в глаза снизу вверх.
— Конечно-конечно. — Она торопливо застегнула куртку, поеживаясь от зябкого ветерка.
— Так хочется глотнуть свежего воздуха, — он вздохнул и страдальчески поморщился, вкладывая в эти слова второй, не вполне понятный Наташе смысл.
И тут же, отвернувшись от ветра, раскурил свою трубку, выдохнув толстое синее колечко дыма.
Они медленно пошли по скверу в сторону набережной. Профессор аккуратно поддерживал Наташу за локоть. Это было неудобно и как-то чопорно.
— Да… — протянул он. — Сплетня — страшная вещь… И страх чужого мнения в человеке сидит уже с таких юных лет…
— Вы обиделись? — растерялась она.
— Да нет, — он засмеялся, — философствую. Это моя профессия.
Наташа покраснела и быстро взяла его под руку.
— Просто так удобнее, — сбивчиво объяснила она.
Тяжелое серое небо нависло над Москвой, голые деревья сиротливо вздымали вверх черные ветки, а под ногами шуршала пожухшая бурая листва. Словно природа потеряла все краски, кроме черной и серой.
Владимир Константинович молча попыхивал трубкой, глядя под ноги.
— О чем вы думаете? — не выдержала Наташа.
Он повернулся к ней:
— А вы?
— Мне почему-то грустно, — призналась Наташа. — Как-то не по-человечески… Все смеются, анекдоты рассказывают, как будто это спектакль. А родные плачут… У него жена такая старенькая… Это же горе…
Профессор ласково посмотрел на нее.
— У вас доброе сердце, Наташа. А в наше время просто модно быть циником… — Он помолчал. — Я сейчас думал примерно о том же… Как меняется время и меняются люди. Знаете…
Он остановился у мокрой скамьи, вынул из кармана сложенную газету и расстелил на сиденье. Они сели рядышком, и он чуть приобнял Наташу за плечи.
— Знаете, когда умер Сталин, мне было столько же примерно лет, сколько вам сейчас. Такой вот у нас с вами общий цикл…
— Я знаю, мне мама рассказывала, — вставила Наташа. — Они тогда все плакали. Искренне…
— Вся страна рыдала, словно конец света настал… — Профессор пососал погасшую трубку и снова чиркнул спичкой. — А мой отец купил бутылку, пил и хохотал, как безумный. И кричал: «Сдох, падаль!» Я думал, он действительно сошел с ума… — Он тяжело вздохнул, губы скривились в страдальческой усмешке. — Он десять лет провел в лагерях после плена. А потом его реабилитировали. Бумажку дали… Он ее в туалете повесил, в нашей коммуналке. Хорошо, соседи были порядочные люди…
— А вы? — тихо спросила Наташа, затаив дыхание.