– Нет, Паша, я никого не призываю. Просто поделился. Но если бы все понимали всех, то мир был бы гораздо лучше,– скромно ответил Гоша.
– Так-так-та-ак. Ничего не скажу насчёт очевидности… сего… утверждения, ха! Велосипед ты, Георгий, конечно, не изобрёл. Да и вообще нескладно получилось!
– Почему это? – спросил я, заступаясь.
– А потому что всё это выдумано на пустом месте и ничем не подкреплено. Вот представьте себе: сталкиваюсь я с человеком, который меня откровенно ненавидит. Я для него – просто кусок дерьма. Как же мне его понимать?.. Нет-нет, объяснять не нужно, я вполне уловил: такого человека надо чем-нибудь… оправдать… Скажем, у него настроение сегодня плохое, или больной он, или с ним что-то когда-то случилось. Поэтому и злится. Только какое же мне до этого дело, скажите пожалуйста?
Я, может быть, плевать хотел на причины его уродского характера. Более того, плевать мне без всякого «может быть», потому что он!.. он… чувствует ко мне то же самое. Если кто-то ненавидит, то он делает это без сомнений по типу «а вдруг я не прав». Зачем же мне после этого понимать какую-нибудь мразь, которая лично меня не захочет оправдать ни при каких условиях? Разве это не глупость?
Гоша внимательно смотрел на Глевского и ничего не отвечал. Лицо его почему-то выражало сочувствие.
– А-а, понимаю, теперь всё понимаю,– вдруг в каком-то радостном исступлении проговорил Паша.– Ты ведь, Георгий, целиком из Библии слеплен! Правда это или нет?
– Не совсем,– тихо ответил Гоша.– Когда мне было года четыре, отец читал нам её вслух, но я уже почти ничего не помню.
– Так ведь и этого достаточно! Мне тоже как-то пытались мозги припудрить религией – бабушка постаралась. Так я тебе скажу, у неё почти получилось. М-да-а… А я-то думал, откуда в тебе, умном, вроде бы, человеке, столько дури! (Не сердись на меня, ко мне это тоже относится). Столь-ко мно-го дури… И ответ – тут как тут. Не верь ты в эту чушь, Георгий! Религии – это зло, они сами по себе, как бы это назвал какой-нибудь старичок, «от лукавого»…
Немного помолчали. И вдруг:
– Ты в чём-то прав, Паша.
Неожиданней всего было то, что сказал это даже не я, а Гоша – тот самый Георгий, который только что всех убеждал в правильности самых религиозных идей. И если я откровенно открыл рот, то Паша пристально посмотрел на своего собеседника и как-то странно, отрывисто выговорил:
– Значит, есть ещё такие…
Он криво улыбнулся, сплюнул, и уже серьёзный, с холодными, непроницаемыми глазами как бы подытожил:
– Только это всё красивые истории для хороших мальчиков. Какая-то «рациональная любовь», которая никому и к чёрту не сдалась… Вы ведь понимаете, что любовь не страстная, не биологическая – это обычная гордость. Самолюбование, эгоизм – вот как она называется. Всё – синонимы. Никто ведь не любит ни тебя, Гоша, ни тебя, Сёма, просто так. Даже мать! Даже мать, которую обычно превозносят над всеми… «Смотрите, смотрите, это же символ самой неподдельной любви!» Какое там! То, что мать «так любит» своего ребёнка – это всего лишь совпадение. Она не любит его просто так, она любит его за то, что он её ребёнок. Роди она не тебя, а, например, девочку, ей было бы трижды насрать на то, что родился не ты. Она бы сюсюкалась с «доченькой». Забавно, правда?