Катя жадно уплетала фасоль, доставая ее прямо руками и обмакивая галеты в жидкость. Запоздало вспомнила о матери, когда в банке осталось уже меньше четверти еды. Протянула ей, но женщина покачала головой:
— Ешь. Я не голодная.
Катя не заставила себя упрашивать и доела фасоль до конца. Мать разрешила ей поспать с часок, а сама дрожащими пальцами вымакала остатки жидкости в банке. Желудок урчал, требуя пищи, но женщина стиснула зубы. Она сильная, постарается продержаться и так, а девочке необходима еда, иначе не дойдет.
Час передышки пролетел нестерпимо быстро, и вот они снова в пути. Солнце теперь пекло немилосердно. Катя задыхалась от жары, голова кружилась. Но она упрямо шла, стараясь не отставать от матери. Привал на ночь показался ей благословением. Дневная жара сменилась холодом, от которого стучали зубы, а руки и ноги почти не чувствовались. Мать достала из рюкзака спальный мешок, забралась в него сама и велела Кате присоединиться к ней. Немного согревшись друг о друга, они смогли потом перекусить. Женщина снова почти ничего не ела, только сгрызла две галеты. Катя же выхлебала банку консервированного супа и, насытившись, сразу погрузилась в сон.
Изгнанники потеряли счет дням. Сколько уже шли так, среди разрушенных деревень и городов. Еда почти закончилась — всего с десяток галет, которые женщина растягивала, как могла. Воды тоже плескалось лишь на донышке фляги. Как-то набрели на водоем. Катя бросилась к нему, желая утолить жажду. Ей все время хотелось пить в последнее время, а мать сдерживала ее порыв. Женщина едва успела удержать ее на берегу.
— Ты что? Эту воду нельзя пить. Отравишься.
Катя распухшим языком облизала пересохшие и потрескавшиеся губы, тоскливо глядя на дразнящую водную гладь. Мать протянула ей флягу:
— Пей…
Катя выпила почти все и протянула ей. Женщина закупорила флягу и спрятала в рюкзак. Выглядела она неважно. Каким-то чудом еще держалась на ногах. Истощавшая от постоянного недоедания и жажды, походила на живой труп.
— Отдохнем немного… — устало произнесла она, а Катя обрадовалась подарку судьбы.
До вечера ведь еще несколько часов, а мать разрешила сделать привал пораньше. Женщина выдала дочери две галеты и велела съесть. Катя уже не спрашивала, будет ли есть мать. В последнее время та вообще ничего не ела. Давясь, Катя прожевала сухие хлебцы и забралась в мешок к матери. Крепко уснула.
Проснулась от ощущения холода и недовольно поморщилась. Теснее прижалась к матери, надеясь согреться, но поняла, что холод исходит от нее. Не было больше тепла. Катя открыла глаза — первые утренние лучи мягко играли в спутавшихся маминых волосах. Восковое бледное лицо казалось непривычно умиротворенным, даже счастливым.